Пламенное увлечение шейха

— Ну что ж, надеюсь, это поможет ему пережить обвал рейтинга. — Она насладилась шоком в глазах Эбби и неспешно, смакуя удовольствие, продолжила: — Да, это большой удар. Но чего вы ждали? Об этом все предупреждали и Зейна, и его отца. Вы всегда будете чужой здесь. И вы всегда будете напоминать его… скажем так, небезупречную мать. — Кайла подошла вплотную и прошипела: — Ты ставишь крест на его карьере. И, если ты действительно любишь его… — Она отступила на шаг, снова сама элегантность, и любезно спросила: — Вы же помните, где здесь аэропорт?

Она грациозно развернулась на своих непомерных каблуках и пошла прочь.

Эбби не могла шевельнуться. Она понимала, что Кайла пытается манипулировать ею, но это не означает, что ее слова не имели смысла. Зейн с самого начала считал, что этот брак упрочит его политический авторитет, но что, если он ошибался? Что, если она действительно непоправимо разрушает его политическую карьеру?

Голова горела, тело бил ледяной озноб.

Но она уже решила, что ей нужно делать.

Зейн в шоке смотрел на записку. Случайный клочок бумаги, кривые строчки, чернила расплылись от слез.

Она ушла. Она все-таки ушла от него!

Он никогда не гонялся за женщинами, не собирался и сейчас.

Все эти ночи он не мог уснуть — ему не хватало ее запаха, ее тепла рядом.

Но без нее жизнь будет намного проще.

Он не позволит ей сделать с ним то, что его мать сделала с отцом. Она сломала его, лишила его воли, заставила забыть свою страну…

Но разве Эбби была такой?

Зейн будто очнулся.

Она поддерживала его, ничего не требуя взамен. Он не пережил бы последние недели без ее участия. Она не отнимала. Она давала.

И теперь она ушла.

Зейн сорвался с места. Ему потребовалось пятнадцать минут, чтобы отследить все ее перемещения по дворцу и выяснить, что она разговаривала с Кайлой на конюшне, после этого попросила отвезти ее в аэропорт и сразу же уехала.

Звонок в аэропорт подтвердил его подозрения. Он распорядился, чтобы ее ни при каких условиях не пускали на борт, сам сел за руль джипа и помчался вдогонку. Выезд из города был намертво перекрыт манифестантами, требовавшими отмены сокращения расходов на здравоохранение… Кажется, брат даже с того света пытался разрушить его жизнь. Зейн на полном ходу сделал разворот и помчался обратно во дворец.

Эбби привела себе тысячу аргументов, что ее жизнь не кончена, что она еще вся впереди, но ни один не сработал. Ее жизнь ускользала от нее, таяла, как городские стены в зеркале заднего вида, неслась в сторону дворца с клубами песка.

— Мне остановиться, амира?

Очнувшись от горьких мыслей, Эбби подняла голову.

— Простите?

Водитель указал назад. Эбби повернулась, и сердце ее застучало так же часто, как и копыта мощного коня, гнавшегося за машиной.

— Нет! Ни в коем случае!

Но скакун уже намного обогнал машину.

— Не останавливайтесь!

Всадник развернул коня и теперь летел им прямо навстречу. Водитель ударил по тормозам.

— Простите, амира…

Эбби смотрела, как Зейн идет к ней — высокий мужчина, в каждом движении которого сквозило царственное величие, подчинявшее себе всех вокруг. Таким она увидела его впервые.

Он распахнул дверь с ее стороны.

— А ну-ка, выходи!

Эбби собиралась возразить, но подумала, что больше достоинства в том, чтобы подчиниться и самой выйти из машины, чем в том, что тебя выволокут из нее за руку на глазах у водителя.

Она вышла. Зейн резко сказал водителю что-то по-арабски, и, к ужасу Эбби, машина развернулась и помчалась в сторону города.

Они снова остались одни: Зейн, Эбби, конь и пустыня.

— Как в старые добрые времена, — пробормотал он.

Эбби смотрела в его смуглое лицо, словно торопясь наглядеться напоследок.

— Чего ты хочешь, Зейн?

— Тебя.

Остатки надежды слезами подступили к глазам, но Эбби стряхнула их.

— Я не могу остаться с тобой. Я напоминаю им твою мать. У тебя падают рейтинги. Я погублю твою политическую карьеру, — механически повторила Эбби доводы, которые казались ей такими убедительными, но теперь все они померкли в свете синих глаз.

Зейн запустил руки в волосы и разразился длинным монологом на арабском. Эбби сомневалась, что там было хоть одно цензурное слово.

— Это же политика, кариссима! Сотни факторов влияют на рейтинги, и есть сотни способов их поднять! Почему ты уезжаешь?

«Не поэтому!» — вопила ее душа.

— Мне очень жаль, Зейн, — сказал ее голос.

Зейн смотрел на пески. Ветер шевелил его короткие волосы.

— Я глупый и трусливый, кариссима. Я так долго прятал свое сердце, что забыл, что оно у меня есть. Я и мечтать не мог, что в моей жизни появится такая женщина. И вот теперь я тебя теряю, и некого винить, кроме самого себя. Что мне сделать, чтобы удержать тебя, златовласка?

— На полтора года?

— Навсегда. На все дни моей жизни. И все ночи.

Эбби обняла его, заглянула ему в глаза и почувствовала, как жизнь, с которой она уже распрощалась, возвращается к ней, — долгие дни и долгие ночи счастья.

— Поехали домой, — прошептала она между поцелуями.

— Сначала надо напоить коня. Тут недалеко есть один оазис…