Только через двенадцать дней Дэвид уничтожил результаты экспертизы золотого цверга. К этому времени у него накопилось достаточно других результатов. Тогда он еще не знал, во что выльется его новое увлечение, но не прошло и полугода — и, черт возьми, это же Нобелевская премия! Хотя нет, Нобелевская премия ему не светит по той простой причине, что связь с Землей прервалась и никто не знает, когда она восстановится, если восстановится вообще. Но это ничего, главное теперь то, что народу Деметры не придется долго сидеть на голодном энергетическом пайке. Лет через пять в подвале каждого дома будет работать портативная электростанция, помещающаяся в большой чемодан и почти не требующая обслуживания. И это будет еще один шаг на пути к светлому будущему, о котором каждый день твердит по телевизору Джон Рамирес. Забавно, только вчера он говорил о грядущем технологическом прорыве. В жизни бывают поистине удивительные совпадения.
Рамирес поднял голову и не поверил своим глазам. На пороге кухни стояла Галя, а из-за ее плеча выглядывала Полина. Самая настоящая Полина собственной персоной, она смотрела на Джона странным взглядом, смысл которого Рамирес не мог выразить словами, но сразу понял, что она хочет ему сказать.
Галя склонила голову набок и нежно улыбнулась.
— Ты не сердишься, Джон? — спросила она. — Я знаю, у вас была размолвка, но…
Рамирес смотрел на Полину и ничего не понимал. Полина выглядела смущенной, немного испуганной и какой-то… Да, она выглядела искренней, и это было ново для Рамиреса, раньше он никогда не видел ее такой. Да, «искренность» — самое подходящее слово.
— Прости меня, Джон, — сказала Пдлина. — Я не хотела так с тобой поступать, меня заставили. Ты ведь знаешь, какая у меня была работа. Ты презираешь меня?
Презирал ли он ее? Разве можно презирать того, кто честно делает свою работу? Проститутки нужны при любом режиме, и светлое будущее не является исключением. Полина нехорошо поступила, что не сказала Рамиресу, что не любит его, а просто работает, но разве можно упрекать ее за это? Она подарила ему столько чудесных дней и ночей, что это с лихвой компенсирует унижение, которое давно перестало травить душу, за что спасибо Гале.
— Нет, Полина, — сказал Рамирес, — мне не за что тебя презирать. Ты отлично справилась со своим заданием. Как у вас с Анатолием, все в порядке?
Полина всхлипнула.
— Анатолий исчез, — сообщила она.
— Как исчез? Куда?
— Не знаю. Никто не говорит. Рамирес нахмурил брови.
— Галя, ты спрашивала у Ибрагима?
— Спрашивала. Он сказал, чтобы я не лезла не в свое дело.
— Он не сказал, что Анатолий погиб?
— Нет.
— Значит, Анатолий жив. Ибрагим не стал бы скрывать от тебя смерть Анатолия. Должно быть, он на каком-то задании…
— Джон, — сказала Галя, — можно, Полина поживет с нами?
— Можно, но…
— Я тебя люблю! — провозгласила Галя и чмокнула Джона в щеку. — Ты такой замечательный! Когда ты говорил, что не требуешь верности, я сначала тебе не поверила.
— Так вы…
— А что? Тебя это раздражает? Обычно мужчины…
— Нет-нет! Я хоть и похож на пещерного человека, но не настолько. Но я не думал…
Галя игриво улыбнулась и потерлась о плечо Рамиреса, как ласковая кошка.
— Я всегда знала, что ты самый лучший мужчина на свете, — заявила она. — Пойдем в спальню?
— Прямо сейчас?
— А что? Ты против? Ты не любишь любовь втроем?
— Я… э…
Рамирес не знал, кому посвящено это стихотворение — Гале или Полине. Он с удивлением (и с удовольствием) обнаружил, что может любить двух женщин одновременно и не видеть в этом ничего необычного или, тем более извращенного. И в самом деле, что плохого, если три человека любят друг друга? Почему то, что можно делать вдвоем, нельзя делать втроем?
В пламени костра есть нечто завораживающее. Должно быть, это досталось нам от первобытных предков, это как инстинкт, ты смотришь на огонь и забываешь обо всем остальном, в мире не остается ничего, кроме языков пламени, они пляшут быстрый ритмичный танец, кажется, это называется джанга, и на этот танец можно смотреть часами.