Пламя гнева

Из плетёного дома свисала верёвка. Шакир полез первым, и навстречу ему по стволу с визгом и хохотом скатилось несколько маленьких юрких тел и пропало в потёмках.

— Мартышки! — брезгливо сказал Шакир.

Лесные мартышки, не дождавшись, когда созреет кукуруза, пировали весь день на паданге. Обычно их отгоняли, развешивая на шестах вдоль посевов тряпки, смоченные в лошадиной моче. Мартышки, почуяв запах, издалека обходили поля. Но за последние сутки ливнем смыло и разметало все тряпки, и мартышки хозяйничали среди недозрелых початков.

В домике Эдвард и Шакир нашли и солому на полу, и связку запасных верёвок, и светильню. Над светильней в углу было даже зеркальце: крошечный осколок, вмазанный глиной в стену.

Шакир зажёг светильню. В углу, над очагом, с бледным недозрелым початком кукурузы, зажатым в кулачке, дремала мартышка, перевесившись через железные прутья для копчения мяса. Шакир потряс обезьянку за ухо; она открыла глаза, забавно потянулась, как человек, потом вдруг испуганно прыгнула через всю хижину и молниеносно скатилась вниз, цепляясь хвостом за ствол.

Шакир сварил кофе, как варят малайцы, — целыми зёрнами, с солью.

Путники легли на солому, потушили свет; и тут над ними зазвенели москиты, пробравшиеся сквозь дырявые стены.

Эдвард долго не мог уснуть. Он ворочался и давил москитов на лице и шее.

Кони внизу стояли неспокойно, фыркали: их кусали злые ночные мухи.

Наутро Эдвард посмотрел на себя в осколок зеркала, вмазанный в стену: лицо у него распухло, на лбу и щеках были кровяные пятна, — это всю ночь он размазывал по лицу собственную кровь, хлопая ладонью москитов. Глаза глядели устало от бессонной ночи.

— Надо ехать дальше, — сказал Эдвард.

Они снова сели на коней.

Трое суток ехали они, пробираясь лесом, топью и буреломом вглубь страны. Наконец, на четвёртое утро увидели рыжие и серые склоны безлесных гор. По ту сторону невысокой горной гряды была область Танабату, первые немирные кампонги.

Сыпучий камень лежал по склону. Больше двух часов карабкались они, пробираясь к седловине между двумя горами, по которой можно было перевалить на ту сторону.

Глубокая долина открылась перед ними за перевалом. Террасы рисовых полей огромными ступеньками, залитыми водою, спускались по склонам гор. Края полей были приподняты и укреплены камнями, — работа многих поколений. Кое-где воду уже отвели, и зреющий рис золотился на солнце. Западный пологий склон был оголён и тёмен — должно быть, там и были какаовые посадки, сожжённые баттаками. Дальше теснились горы с каменистыми скатами и горы, чёрные от зарослей. На дне котловины небольшое круглое озеро, как светлый глаз, смотрело в небо. На вершине невысокого холма за зелёным колючим частоколом торчали острые коньки крыш.

Шакир придержал коня.

— Танабату! — сказал он.

Глава седьмая Люди племени батта

Воин, вырезанный из дерева, с оскаленными чёрными зубами, с распущенными по ветру человеческими волосами, сторожил вход в кампонг. Он держал в руках два криса — коротких кинжала, остриями обращённых на запад. Оттуда, с запада, приходила опасность, оранг-пути, белые люди, с волосами светлыми, как кукурузная солома, с железными палками, которые плюются огнём и смертью. Оранг-пути забирали рис, угоняли буйволов, убивали мужчин. От них надо было уберечь кампонг.

Волчьи ямы, прикрытые травою, изрыли склон холма. Островерхие крыши, похожие на опрокинутые лодки с загнутыми носами, спрятались за двойной колючей стеною. Высеченная из дерева фигура с кинжалами, оскалив чёрные зубы, сторожила вход.

На сторожевой вышке сидел охотник — самый зоркий охотник — и смотрел на запад.

В разных концах поднимался по кампонгу гулкий и частый стук: это толкли в ступках дневную порцию риса. Ни мужчины, ни женщины не ушли сегодня на горные поля. Женщины ещё на рассвете принесли воду из ключа.

На очагах, сложенных из земли и камней, старухи ворочали глиняными горшками; в горшках закипали толчёный рис и сладкие листья самбела[22] для полуденной еды. Дети с утра получили по горсти сухого варёного риса, взрослые до полудня не ели ничего. У мужчин был крепкий табак; они курили табак или жевали листья гамбира.[23] Вокруг хижин бродили голодные псы.

У высокой, построенной в три этажа хижины согнулся дукун — старый знахарь — над своим варевом. Дукун кипятил яд для стрел. Мужчины готовились к нападению.