Пламя грядущего

Итак, на двадцатый день августа, то есть сегодня, после того как мы подкрепились около полудня, герольды объявили войску, что все должны собраться вооруженными, дабы увидеть, как совершится справедливый суд. И когда мы вышли на середину поля, герольды провозгласили, что султан вероломно нарушил слово и не выкупил своих пленных, которые поплатятся за это жизнью. Потом из города вывели всех пленных сарацин, за исключением сорока или шестидесяти человек из числа самых знатных и состоятельных. А затем вперед выступила процессия священников, в которых мы не испытывали недостатка, и среди них епископы Байоны, Солсбери и Бове, а также архиепископы Тира и Пизы, и они, благословив нас, призвали приняться за дело и умертвить неверных, стереть их с лица земли, никого не оставив в живых, во славу Господа и для вящего ниспровержения Магомета и его адептов. И тогда наши воины, выхватив мечи, обрушились на турецких пленников и перерезали их, одного за другим, невзирая на их мольбы и крики. Некоторые из нас, лэндлорды[172] и рыцари, не пожелали осквернять свои клинки их кровью, и не только Артур, но и многие другие сказали, что считают несообразным со своей честью убивать связанных и безоружных людей. Однако большинство не испытывало угрызений совести подобного рода; они наносили удары, памятуя о наших мучениках, павших под стенами Акры, и всех пилигримах войска Христова, погибших от рук неверных.

По подсчетам одного из королевских писарей, Тибо де Мара, на месте было умерщвлено около двух тысяч шестисот неверных, и когда все было кончено, их тела, порубленные, точно дрова, громоздились кучей выше человеческого роста, и вся песчаная равнина, несмотря на засуху, превратилась в кровавое болото. И как бы ни было стыдно писать об этом – ибо я ни за что не признаюсь в том вслух, – но я молюсь, чтобы никогда мне больше не довелось увидеть подобное зрелище, хоть бы оно и выглядело достойным в глазах Господа.

* * *

Исполнилось ровно два года, не считая недели, с того дня, когда король Ги впервые осадил Акру. С обеих сторон погибли сотни людей, сотни были изувечены, сотни голодали, болели, проживали все свое земное достояние. И вот городом снова овладело войско христиан, и казалось, что настал поворотный момент, что война вот-вот закончится и осталось лишь победным маршем дойти до врат Иерусалима и развеять во прах владычество неверных. Разумеется, никакого продолжения это событие не имело. Помимо того, что над городом теперь реяли стяги христиан, по сути почти ничего не изменилось.

Спустя два дня после массового убийства турецких заложников Ричард привел войско на берега речки, называвшейся рекой Акрой. На другой день, совершив переправу, войско двинулось в южном направлении вдоль морского побережья. Флот, нагруженный провиантом и переправлявший часть стрелков и пехотинцев, сопровождал армию с одной стороны, тогда как войско султана двигалось параллельно с другой, не прекращая устраивать мелкие стычки. Турки имели пренеприятную привычку избегать рукопашного сражения. Не отягощенные какими бы то ни было доспехами, за исключением шлемов или небольших квадратных нагрудных пластин, вооруженные луками и дротиками, верхом на быстроногих конях, они были, по утверждению летописца, подобны мухе, которая улетит, если вы ее прогоните, но вернется, как только вы перестанете махать руками; она спасается бегством, пока вы ее преследуете, но вновь появляется, едва вы прекращаете это делать.

Они вплотную подъезжали к марширующей колонне и выпускали тучу стрел. И тотчас, едва рыцари и оруженосцы галопом припускались за ними вдогонку, они уносились прочь, оставляя павшую лошадь или раненого воина в том месте, где нанесли удар.

Следующие две недели были непрекращающейся пыткой для войска. Облака пыли поднимались над дорогой от тяжелой поступи, не давая дышать, спекаясь коркой на лицах, забивая рот и нос. Доспехи раскалялись на солнце, несмотря на длинные плащи. Вся вода, которая попадалась в пути, была солоноватой и отвратительной на вкус, донимали мухи, роившиеся над ними и облеплявшие лица. Временами приходилось прокладывать путь сквозь заросли колючего кустарника, который был слишком низок, чтобы создать хоть какую-то тень, однако достаточно высок, чтобы царапать лица. И непрестанно угрожали сарацины, так что крестоносцы не могли вздохнуть спокойно. Был среди них один человек, могучий воин из Бове, страдавший от загноившейся раны. Каждый вечер, когда они разбивали лагерь, он, доведенный почти до безумия болью и тяготами дневного перехода, громовым голосом восклицал: «Помоги, Святой Гроб Господень!» – и все, кто слышал его, все измученные и утратившие мужество люди невольно повторяли его крик. Это приносило им некоторое облегчение.