Пламя и крест. Том 1.

Ловефелл вырвал голову из ушата, кашляя и отфыркиваясь. Он упал на пол, и его вырвало водой, лёгкие мучительно болели. У него не было зеркала, чтобы в него посмотреться, но он понимал, как выглядит в данный момент. Его глаза налились красным, словно глаза демона, а кожа приобрела оттенок пепла. Он ещё долго не поднимался с земли, но он знал одно: опять всё получилось, как он задумал. Он не только выжил, но и создал нить, которая приведёт его к цели. Когда он встал, то увидел её, блестящую в воздухе и проходящую насквозь через стену. Он также увидел, что у него обожжено правое плечо, так, будто кто-то минуту назад жёг его тело факелом. И только сейчас он почувствовал исходившую от него боль.

У него в дорожном мешке были холщовые бинты и фляга с водкой, так что, стиснув зубы от боли, он сначала залил рану жгучей жидкостью, а потом наложил повязку. Ему и так повезло больше, чем черноволосому парню, путешествия которого в иномирье были гораздо более опасны и изнурительны для здоровья. Ловефелл после каждого ритуала очень быстро приходил в себя, но приходилось также признать, что предел его возможностей был весьма ограничен. Найти пропавшего человека или предмет, связать в иномирье душу ведьмы или колдуна – на этом, собственно, и заканчивались способности инквизитора в этой области. Он не замечал, к сожалению, реального мира в его изменённом виде, а лишь оказывался посреди пламени.

Поэтому он не мог увидеть истинную суть вещей и предметов так, как после соответствующей подготовки мог бы это делать его недавний попутчик. Но и без того возможность создавать астральную нить не раз пригождалась ему как во время миссий, выполняемых им для Монастыря, так и в личной жизни. Когда-то он с удивлением подумал, что мог бы таким образом находить скрытые клады, но ведь наличие благ мирских находилось далеко не на первом месте в его списке желаний. Конечно, он сознавал тот факт, что большинство людей рождались, жили и умирали, одержимые жаждой золота. Он не осуждал эту жажду, ба, он даже хорошо её понимал. Беда лишь в том, что для него она ничего не значила. Он не искал богатства по той же причине, по которой гордый феодал не подбирал брошенный на дороге медяк: эта мелкая монета ему ни для чего не нужна, и наличие её или отсутствие ничего не изменит в его жизни.

Вечером он спустился в гостиную на первом этаже замка, где был подан сытный, хотя и простой ужин. Много хлеба, густой соус из винограда, тушёная в меду свинина, несколько жареных каплунов, и к этому много молодого сидра. Как видно, Людвиг не привык ублажать своё нёбо, впрочем, этому трудно было удивляться в тяжёлые времена, когда окрестные деревни были опустошены, а из замка было страшно высунуть нос, чтобы не попасть в лапы повстанцев. В зале собралось несколько десятков человек, и значительнейших гостей, в том числе и Ловефелла, Бастард пригласил за свой стол. Вечеря выглядела словно поминки. Каждый из присутствующих здесь потерял недавно кого-то из семьи или, по крайней мере, друзей или знакомых. Наверняка многие не имели вестей от близких им людей, хотя всё ещё верили, что им удалось пережить восстание. Выпит был только один тост, за Светлейшего Государя и его армию, было произнесено за это несколько молитв, но громче всего прозвучали слова «и дай нам силы не прощать должникам нашим».

«О, да», – подумал Ловефелл, – «прощения, по всей вероятности, не будет. А даже если бы и было, этот мятежный сброд воспринял бы его только как слабость. Толпе нужно будет дать столь страшный пример, чтобы сама память о грозной мести остановила её от бунта в будущем. Только так можно обеспечить спокойствие на этой земле. Хотя в течение нескольких следующих лет это будет мёртвое спокойствие. Но разве сам Иисус после полного славы сошествия с Креста не утопил Иерусалим в крови? Разве в те дни не бродили среди гор трупов, достигающих второго этажа? Страшную цену заплатил Иерусалим за то, что не принял своего Царя, Господа и Спасителя, осудил его и приговорил к мукам. Столь же страшную цену заплатит сейчас народ Мозеля...»

* * *

Инквизитор проснулся с рассветом. С удовлетворением он увидел, что ему уже почистили и оседлали лошадь, но удивился, что у дверей конюшни стоял сам Бастард. Ловефелл с уважением поклонился, Людвиг ответил милостивым кивком головы.

– Вы уверены, господин Ловефелл, что должны ехать? Вы не можете подождать несколько дней?

– Господин решает, слуга делает, – ответил инквизитор с улыбкой. – Спасибо вам за заботу, господин Людвиг.

– В не лучшее время вы туда доберётесь, – вздохнул Бастард. – Моя госпожа велела вам кое-что передать. – Он протянул на ладони золотой медальон с ликом Богоматери Безжалостной. – И наказала мне пожелать вам, чтобы он вдохнул в вашу душу мужество, а сердцу дал силы, чтобы оно позабыло о милосердии.

Ловефелл принял медальон с глубоким поклоном.

– Поблагодарите, будьте добры, благородную госпожу и заверьте, что я буду носить её дар у сердца. А о милосердии я давно уже забыл, – добавил он.