Пламя - имя моей любви (СИ)

— Чего? — я вроде бы родилась в Казахстане и с садика учу этот язык, но даже меня иногда умиляют имена других национальностей.

— Ну, Лаула должен приехать, ты его еще не видела?

— Неа, это кто?

— Да тоже местный понтодел! — Кристинка рассмеялась, мы поднялись на крыльцо, машинально кивая, спешащим навстречу людям.

— Нет, он очень веселый, — продолжала она свой рассказ уже внутри, когда мы остановились в том самом вестибюле, где вчера выхаживала Наташа, — он сын дяди Айтпая…

— Того, чья кафешка в центре что ли? — спросила я.

У нас тут новшество, из совдеповской столовой сделали нечто типа кафе. По вечерам там собирался народ, а по субботам там отмечали малочисленные свадьбы и юбилеи.

— Ага, у него жена русская, Екатерина Петровна. Лаула очень красивый, конечно, вот что значит метис.

— А имя-то его что значит? — нахмурилась я.

— Ну, дословно переводится как Пламя что ли…

— Хм… — даже и гадостей не скажешь, а что, очень красивое имя…

— Красавица моя! — рявкнула Полина Афанасьевна, — ты сегодня работать не собираешься?

— Ладно, Кристинка, погнала я…

— И я. Давай, увидимся.

Половину утра Полина Афанасьевна, сидя в своем кабинете, пропахшем бумагами, которые хранились здесь, мне кажется, еще с годов семидесятых, ругалась с завгаром Анатолием Ильичем. Его бензовозы не привезли горючее, у нас сорвалась обработка посевов гербицидами. Пока она орала на него благим матом, меня заставила просчитать, сколько людей и уборочной техники понадобится на поля с овощами: картошкой, свеклой, морковью и капустой.

Потом мы выехали с нашим водителем Нуриком на старенькой "копейке" в поля. По пути заехали на склады, где Полина Афанасьевна учила меня проверять, как нужно их обрабатывать для хранения зерновых культур, чтобы не заводились насекомые. Короче, когда мы добрались до столовой в отделении Басагаж и рядом с трактористами уселись отобедать, я думала, тут же копыта от усталости откину. Голова просто гудела от полученной информации. Тетрадь уже разбухла от записей. Это ж опупеть можно, какой объем работ, попробуй проследи правильно ли посеяли зерно, нужное ли количество комбайнов выделили для уборки урожая… Но когда Полина Афанасьевна спросила смогу ли я следующей весной отрегулировать сеялку на нужную глубину посева, у меня просто глаза из орбит полезли:

— А что, я и это должна делать?

Она посмотрела на меня, как на врага народа:

— Тебя чему там в городе учили? — опять это пренебрежительное "в городе"…

— Ну, почвоведению, агрохимии, земледелию еще…

— Ясно все с тобой… К концу дня, когда солнце уже садилось, я печально опустилась задницей на землю между стеблями кукурузы.

— Ну что, все понятно? — спросила она строго, уперев руки в бока. Я, молча, кивнула.

— Полина Афанасьевна! — к нам бежал водитель комбайна.

— Ну сколько можно!

— Что опять случилось, Талгат? — посмотрела она на него.

— Да, этот новенький водитель бензовоза…

— Петька что ль?

— Ну!

— Ну?

— Ну что ну! Как приедет меня заправлять, так щенков мне в кабину подсовывает, у меня уже два дома. Сегодня третьего нашел в кабине…

— Чего?! Каких щенков? — спросила она, и я тоже уставилась на грязного комбайнера, интересно стало.

— Каких-каких, дворняг, конечно! Не породистых же!

— Талгат, едрит твою, ты пил что ли? Какие еще щенки!

— Полина Афанасьевна, не пью я! У Петьки этого, сука ощенилась, принесла там десять собачат, вот он их по комбайнам и раскладывает, и выберет же момент, когда я не вижу, обед или еще чего, подкинет в кабину и деру с поля…

— Чё-то я не поняла… От меня-то те че надо? Чтоб я к Петьке домой пошла собак топить что ли?! — причем самым смешным была ее интонация, от приглушенной в начале предложения и до поросячьего визга в конце. На этом месте со мной случилась истерика, то ли от усталости, то ли просто нервы ни к черту, но я стала громко ржать.

Полина Афанасьевна недоуменно посмотрела на меня, потом на Талгата, толкнула его в сторону и крикнула Нурику:

— Заводи! Домой едем!

Как только я, наконец, оказалась дома, я матюкнулась на всю квартиру, ругая тех козлов, которые не сделали душ и ванную. У меня было такое железное корыто, в которое по вечерам наливала кастрюлю горячей и кастрюлю холодной воды, и мылась в этих трех каплях, со слезами вспоминая удобства бывшей жизни. Пока я корячилась в корыте, пытаясь помыть все места, на плите доваривалась картошка в мундирах. Газ тут был привозной, и раз в месяц по улице ехала машина развозила газ по домам. Ну, тем, кто заплатил, конечно.

Именно в тот момент, когда я пыталась потереть себе спину, зазвонил мобильник. Это точно не мама, она раньше одиннадцати не звонит, и не Лена, она уехала в Турцию… Ковыляя мыльными лапами, я добралась до телефона. Звонила Кристина. Жила не в нашем доме, а у тети в десятом колене, скольки-то юродной. Все считали, что ей повезло, кроме меня. Тут я пришла, помылась и спать. А там, у родни, разве спать ляжешь? Ты ж там живешь, жрешь на халяву, будь добр, отрабатывай. Та на фиг надо…

— Да! — сказала я, поеживаясь, прохладно-то мокрой стоять.

— Пошли в "Достык"!

— Куда? — я вообще что-то растерялась.

— Ну, в кафе это!