Пламя любви

Мона сама не знала почему, но новая знакомая сразу вызвала у нее безотчетную неприязнь. Обычно она легко знакомилась и сходилась с людьми, однако в Чар Стратуин почувствовала что-то отталкивающее.

«Надо от нее избавиться, — сказала она себе. — Вот увижу кого-нибудь знакомого — тут же извинюсь и попрощаюсь».

Однако вскоре выяснилось, что избавиться от Чар Стратуин практически невозможно. Кто имел неосторожность с ней познакомиться, тот обречен: она вцепляется в нового знакомого мертвой хваткой и таскается за ним повсюду, как рыба-прилипала.

В следующие несколько недель Мона почти уверилась, что Чар Стратуин ее выслеживает. В самых неожиданных местах, где ей случалось бывать, вдруг мелькал туссоровый костюм, и с упавшим сердцем Мона видела, что Чар с радостными возгласами бежит ей навстречу.

Вскоре они перешли на «ты». Эта навязанная дружба тяготила Мону — откровенно говоря, она не испытывала к Чар ни малейшей симпатии. Однако ей почему-то трудно было понять точную природу своих чувств к Чар Стратуин.

Порой Мона ее жалела, порой почти ненавидела, но не могла принудить себя к грубости, к тому, чтобы сказать прямо — мол, не нужна ей ее дружба, да и вообще она знать ее не хочет.

В Каире Мона мучилась одиночеством и радовалась возможности хоть с кем-то поговорить. Порой ей бывало очень тоскливо, и тогда она почти радовалась, видя перед собой изможденную физиономию и беспокойные блестящие глаза новой «подруги».

О жизни Чар она почти ничего не знала: Мона старалась не расспрашивать ее ни о прошлом, ни о настоящем, опасаясь ответных расспросов.

В этой женщине, некрасивой, плохо одетой, жалкой, чувствовалось что-то необычное. Однако Мона не могла понять, чем выделяется она из сотен таких же женщин — немолодых, как правило, вдов, проведших лучшие годы жизни где-то на задворках империи и теперь скитающихся в одиночку по британскому Востоку, без дома, без семьи, без друзей.

Они странствуют из порта в порт, из столицы в столицу в поисках сами не зная чего — быть может, своей юности, сожженной безжалостным южным солнцем?

Чар знала в Каире всех и вся, а кого не знала, с тем рано или поздно ухитрялась добиться знакомства.

Порой, глядя на нее, Мона вздрагивала: быть может, думала она, когда-нибудь и я стану такой же — буду вот так же лихорадочно цепляться за людей в поисках противоядия от бесконечного душевного одиночества?

Секретов для Чар не существовало. Кажется, целью ее жизни было знать все обо всех. Тайны и интриги она чуяла, как собака чует спрятанную кость, и так же неутомимо докапывалась до истины.

Будь то вопросы дипломатии, международной политики или просто какой-нибудь светский скандал, можно было не сомневаться: рано или поздно Чар будет знать все, что только можно знать. Мона подозревала, что из своих знаний Чар временами извлекает выгоду.

Скоро она поняла, что для женщины в ее положении Чар опасна. Ведь у нее тоже есть тайна, и эту тайну не должен узнать никто и никогда.

В таком месте, как Каир, где любой слух мгновенно становится общим достоянием, им с Лайонелом приходилось принимать такие меры предосторожности, какие в Париже им и в голову не приходили.

Там Мона просто снимала квартиру, а Лайонел приходил к ней, когда мог. Но здесь о таком нельзя было и помыслить. Все дурные предчувствия, мучившие Мону после нового назначения Лайонела, оправдались сполна.

Жить ей пришлось во второразрядном отеле, а встречаться они могли лишь за городом, на вилле, принадлежавшей приятелю Лайонела.

Этот приятель надолго уехал охотиться, оставив на вилле лишь двух надежных слуг. Лайонел и Мона приезжали туда на разных машинах, чтобы насладиться несколькими часами свидания, часами, полными восторгов страсти и облегчения оттого, что они снова вместе, но и омраченными страхом и сознанием опасности.

И все же для Моны эти краткие встречи стоили всех тоскливых часов и дней, что приходилось ей проводить в ожидании.

Сад позади виллы полого спускался к Нилу. Часто они сидели там, в кружевной тени пальм, на зеленой лужайке, выращенной искусным садовником на иссохшей, почти бесплодной почве.

Здесь они разговаривали и смеялись, здесь были счастливы, но остро сознавали, что минуты бегут и скоро им снова придется расстаться.

Лайонел вернется к жене, а Мона — в тесный и душный гостиничный номер.

Порой такая жизнь казалась ей почти невыносимой.

Лайонел настаивал на том, чтобы она дорого и элегантно одевалась, — в результате везде, где появлялась Мона, она скоро начинала возбуждать любопытство и сплетни.

В Каире, где европейцев немного, все знают всех, — и скоро о «таинственной мисс Вейл» пошли разговоры. У нее начали появляться знакомые.

Лайонел предупреждал, что это игра с огнем; но не могла же Мона полностью отгородиться от людей — разве что запереться у себя в спальне и никуда не выходить. К ней подходили, с ней здоровались, и, чтобы не выглядеть непозволительно грубой, ей приходилось любезно отвечать.

Не все, разумеется, были так настойчивы, как Чар Стратуин, и все же круг ее знакомств постепенно увеличивался.