Пламя Магдебурга

– Кто и откуда? – выкрикнул первый всадник. Разгоряченная лошадь играла под ним, резво переставляя тонкие, точеные ноги. Добрая лошадь. Только жалко ее – на войне искалечат да изрежут потом в суповой котел…

Якоб Эрлих коротко махнул рукой, дал остальным знак: молчите, мол, буду сам говорить.

– Я старшина кленхеймских свечников, и со мной провожатые.

– Что за… – выругался солдат, подъезжая ближе. – Из какой, спрашиваю, деревни?

– Кленхейм – город, а не деревня. В нескольких милях отсюда.

Солдат переглянулся со своими, ощерился зло, с угрозой:

– Не слышали мы про такую деревню – Кленхейм. Брешешь, старик!

Другие конные тем временем растянулись в полукруг, не таясь, потянули наружу пистолеты, щелкнули замками. Вильгельм и остальные, что стояли рядом с телегой, выставили вперед стволы аркебуз.

– Я говорю правду, – чуть нахмурившись, ответил цеховой старшина. – Были бы вы из наших мест, так знали бы. Про Кленхейм здесь каждый слышал. Мы – честные люди.

– Как же… – насмешливо протянул солдат. – Честные люди не шатаются по дорогам, сидят себе дома. А вы, погляжу, или бродяги, или разбойники. А может, и шведские шпионы…

Эрлих прищурился.

– А кто ты такой, – тихо осведомился он, – чтобы судить об этом? По мне, так солдаты не нападают на мирных людей. Так, должно быть, поступают только безбожники-турки, но никак не честные христиане. Или ты не почитаешь Христа?

– Ах ты, гнилой выкидыш! – выпучив глаза, заорал всадник. – Как ты смеешь, мразь, сын раздолбанной шлюхи!..

Он неожиданно замолчал, а затем совершенно спокойно, даже безразлично, произнес:

– За твою дерзость мы тебя повесим. Вниз головой. Что скажешь?

Эрлих лишь пожал плечами:

– Разве можно что-то возразить столь мудрым и храбрым господам? Хотите вешать – вешайте. Знайте только, что совершаете смертный грех, раз убиваете невиновного.

А сам незаметно шевельнул рукой, Маркусу и остальным знак подал – готовьтесь.

– За грехи пусть с меня святой Петр спрашивает, – издевательски ответил всадник. – Хорошо, что ты не возражаешь.

– Постой-ка, Филипп, – произнес офицер. – Сдается, он и вправду честный человек.

– Посмотри на них, Мартин, – поигрывая пистолетом, ответил тот. – Что они делают здесь? Куда направляются? Кто поручится, что ночью они не перережут глотки каким-нибудь бедолагам или не ограбят деревню?

– Что ж, справедливо. Не знаю, кто ты, путник, но если ты не скажешь правды, то нам действительно придется тебя повесить.

Эрлих медленно повернулся к офицеру. То был мужчина лет сорока, с бледно-голубыми глазами и насмешливым лицом. Волосы и борода его, серые, словно волчья шерсть, были аккуратно подстрижены, поверх черной кирасы расправлен чистый кружевной воротник.

Офицер разглядывал Эрлиха с любопытством, словно картинку в книжке.

– Так куда вы направляетесь?

– Возвращаемся домой из Гервиша.

– Что понадобилось в Гервише?

Эрлих чуть помедлил с ответом. Офицер спрашивает неспроста. Если ездили торговать, а телега пустая – значит, и деньги при себе остались… Нельзя, никак нельзя, чтобы он догадался про серебро. Нельзя себя выдать.

– Хотели потолковать с тамошним старостой, – ответил он наконец. – И, если повезет, взять несколько мешков муки в долг. Нужно как-то прожить до следующего урожая.

Офицер объехал вокруг телеги, все ощупывая своим цепким взглядом. Плавные, неторопливые движения, уверенная, спокойная сила.

– В долг… – задумчиво протянул он. – В нынешние времена хлеб тяжело достать и за деньги, не то что в долг.

Остальные всадники переглянулись между собой.

– Мне незачем лгать, – с достоинством ответил Эрлих. – А гервишский староста – мой давний знакомец, мы с ним и не такие сделки заключали в прежние годы. На него последняя надежда была.

Офицер насмешливо кивнул. Подъехал к Эрлиху почти вплотную, чуть наклонился вперед:

– Деньги зашиты у тебя в поясе, верно? И сколько там? Полсотни монет? Или больше?

Эрлих смотрел ему прямо в глаза. Рука стиснула рукоять пистолета, палец лег на спусковой крючок. Кони всхрапывали и перебирали копытами, еле слышно звякала сбруя. Вильгельм Крёнер стоял у борта телеги, крепко сжимая ружейный ствол.

– Монеты у тебя в поясе, – повторил офицер, не сводя взгляда с цехового старшины. – Ведь так?

Его лицо было всего в нескольких дюймах от лица Эрлиха. Спокойное, обветренное лицо человека, привыкшего убивать.

Цеховой старшина выдержал его взгляд.

– У нас ничего нет, – упрямо повторил он. – Мы – мирные бюргеры. Возвращаемся к себе домой.

Белая лошадь фыркала и била хвостом по бокам. По виску Маркуса медленно стекала прозрачная капля пота. Почему отец медлит?

Один из всадников наклонился к офицеру и что-то прошептал ему на ухо. Тот вопросительно посмотрел на него, а после кивнул.

– Что ж, – сказал он, – нет времени разбираться. Отправляйтесь куда хотите. Но впредь не отъезжайте от своего города далеко, будьте поближе к дому – тогда родные смогут похоронить вас по-христиански.