Пламя Магдебурга

Вот такая теперь жизнь. Дороги кишат разбойниками и крестьянами, озлобленными на нашего брата. Каждый обоз, каждую подводу с оружием приходится отправлять под двойной охраной, иначе они попросту не доберутся до места. Чуть замешкался – попал селезенкой на мужичьи вилы. Впрочем, Кессадо – помнишь этого испанца? – устраивает охоту на негодяев и многих из них отправил уже на тот свет. Но, увы, ни Кессадо с его головорезами, ни конные разъезды, которые я разослал по всем окрестным дорогам на пару десятков миль, не могут ничего исправить. Порядка нет. В лесах прячется мужичье, и горе тому, кто попадет к ним в руки. Раньше я объезжал окрестности в сопровождении Николаса и двоих всадников. Теперь – беру с собой дюжину драбантов и подумываю о том, чтобы увеличить их число до двадцати. Даже это письмо: с ним я посылаю троих рейтаров, тогда как прежде было бы достаточно одного. И ведь все это происходит не в тылу неприятеля, а на нашей собственной земле!

Одним словом, черт знает что такое. И еще – деньги. Не так давно я лично ездил в Магдебург и справлялся у графского казначея, когда будет выделено жалованье моим солдатам. И знаешь, что он мне ответил? Что Вена не переведет нам денег до тех пор, пока не будут сформированы и вооружены новые полки для войны против шведов. Можешь себе представить? Под этаким предлогом мы не получим платы до самого Рождества. Я намекнул этой казначейской заднице, что в долгу не останусь и что если деньги переведут в течение хотя бы двух недель, он получит от этой суммы двадцатую часть. Вполне приличный кусок, между прочим, особенно если вспомнить, что месячное содержание моего полка составляет немногим меньше тридцати тысяч. Конечно, я рассчитывал, что от подобных посулов казначей не откажется. По крайней мере, я бы на его месте ни в коем случае не стал отказываться – вот так, практически ни за что, положить в карман полторы тысячи серебром. Но он даже бровью в ответ не повел!

Признаюсь, все это лишний раз убеждает меня в правоте слухов, которые ходят обо всех этих казначеях, интендантах и счетоводах, занимающихся армейскими поставками, финансами и прочими бумажными делами. Видно, у них и вправду золото само к пальцам липнет, коль скоро наши деньги для них – шелуха. И если мы с тобой проводим всю свою жизнь в мерзлых палатках, среди пьяной солдатни, что ни день должны двигаться маршем или устраивать оборонительную позицию у какой-нибудь богом забытой деревни, выжимая при этом всего по нескольку тысяч в месяц, то эти мерзавцы сидят в тепле и при полном комфорте, пьют подогретое рейнское, спят на перинах гусиного пуха, и деньги к ним льются сами, знай только, подставляй руки. И скажи, зачем тогда нужен патент полковника, если какой-то сраный счетовод, не способный даже забраться на лошадь, умеет нацедить из своей расходной книги куда больше золота, чем мы за всю свою походную жизнь?!

Армию грабят все, друг мой. Каждый талер, который идет сюда, на нужды солдат, проходит через десятки рук, и каждый раз от него отламывают по кусочку, так что на выходе остается обшарпанный пфенниг. И даже за этот дрянной пфенниг я – Август Вильгельм фон Бюрстнер, получивший полковничий жезл из рук самого Валленштайна! – должен унижаться перед брюханами в черных камзолах, которые ползают за своими конторками, словно тараканы за печью. Пальцы у них пухлые, в чернильных каплях, и этими самыми пальцами они потихоньку растаскивают наши деньги, рассовывают их по карманам. Ужасная мерзость… Я не переношу этого, ты знаешь. На войне есть достойные способы заработка, идущие с давних времен. Можно получать деньги на мертвых и дезертиров, коль скоро они прописаны в ведомости и никто не вычеркивает их оттуда. Можно брать заложников и налагать контрибуции на неприятельские деревни. Можно выдавать людям жалованье после сражения, а не до него, оставляя в своем распоряжении деньги убитых. Да мало ли есть на свете ухищрений, которыми умеющий человек всегда сможет воспользоваться! В конце концов, это война, и у нее свои законы и свои непреложные заповеди. Выгоду должны извлекать все: и офицер, и обычный ландскнехт. В противном случае зачем еще люди записываются в армию? Полковник имеет право получать деньги со своего полка. Капитаны – со своих рот. Солдатам разрешены грабежи. Все знают об этом, и никто никогда не подвергает сомнению справедливость подобных порядков. Но разве можно поставить на одну доску деньги, добытые кровью в бою, и деньги, уворованные в тиши канцелярий?! Разве можно уравнивать в правах воинскую доблесть и злоумие крючкотвора?