Пламя Магдебурга

На перекрестке, в дальнем конце улицы, начали собираться люди. Они стояли на одном месте и не решались подойти ближе, как будто перед ними была дверь, ведущая в чумной барак. Наконец кто-то из них выступил немного вперед и окликнул женщину. Она не пошевелилась.

Гюнтер Цинх подбежал к ней и взял за руку.

– Господи, Вера, что случилось?! – пробормотал он, глядя на лежащее на земле тело. Он не сразу понял, что это казначей – в изуродованном, утыканном осколками кости лице трудно было что-то различить.

Глаза Веры были пустыми. Она ничего не сказала Цинху и даже не посмотрела на него. Высвободив руку, женщина медленно опустилась на колени рядом с телом мужа и поцеловала его в окровавленный лоб.

* * *

Его нашли три часа спустя, на площади перед ратушей. Петер сидел, привалившись спиной к теплому каштановому стволу, сдвинув на лицо свою шапку. Разряженный пистолет валялся в пыли у его ног. Увидев стоящих перед ним людей – бургомистра, Маркуса и остальных, – юноша поднялся на ноги.

Карл Хоффман протянул ему свернутый в трубку бумажный листок с неровной нашлепкой печати.

– Кленхейм приговорил тебя к смерти, – сказал он.

– Я не умею читать, господин бургомистр. Вы же знаете.

Бургомистр посмотрел на Маркуса.

– Тебя осудили, – глухо произнес тот. – Трое судей утвердили решение. Ты должен пойти с нами.

Петер лишь пожал плечами в ответ.

Маркус Эрлих и Гюнтер Цинх обыскали его, связали руки веревкой, а затем, по знаку бургомистра, повели с площади прочь. Петер шел покорно, опустив голову. Маркус и Гюнтер были по обеим сторонам от него, чтобы не дать ему убежать.

– Господин бургомистр! – раздался сзади чей-то голос.

Хоффман нехотя повернул голову. Это была Мария Штальбе. Она торопилась к ним со стороны Липовой улицы, придерживая рукой измятый передник. Ее движения были суетливыми, казалось, что от спешки она слегка подпрыгивает.

– Подождите, подождите, прошу вас… Куда вы ведете его, господин бургомистр? Почему руки связаны? Господи, Петер, что ты опять такого натворил? Почему ты не явился домой? Ты давно должен был возвратиться; я ждала, когда ты придешь. Господин бургомистр, вы же знаете Петера, у него доброе сердце, но иногда он совершенно… – Она приложила руку к груди, чтобы отдышаться. – Вы уж мне все скажите как есть, господин бургомистр, я ему спуску не дам. Уж на что люблю его… Вы же знаете, как я люблю своего Петера, да разве и может быть по-другому – все-таки единственный мужчина в доме, нам без него не прожить, и, скажу вам по совести, любая мать мечтала бы о таком сыне… А все ж таки хоть и люблю, но и беспутничать не позволю. Вы мне скажите все как есть, господин бургомистр, я его накажу так, что надолго запомнит…

Она говорила без остановки, часто повторяя одно и то же. Взгляд ее был одновременно настороженным и заискивающим, а бесконечный поток слов напоминал жужжание мухи – большой толстой мухи, случайно влетевшей в комнату и теперь неловко бьющейся о незнакомые углы и выступы стен. Она взяла сына под руку, затем отстранилась, подошла поближе к бургомистру, бросила короткий, непонимающий взгляд на Маркуса, потом снова подошла к Петеру и каким-то вороватым движением погладила его по щеке. Из-за этих ее движений – неловких, но быстрых – процессия замедлилась, а потом и вовсе остановилась.

Мария Штальбе продолжала говорить, но в какой-то момент поняла, что никто не хочет смотреть на нее и отвечать ей. Она замерла на одном месте. Ее глаза потемнели – как темнеет губка, впитывая в себя воду. Полное лицо с болезненной, желтоватой кожей и обвисшими комками щек едва заметно тряслось.

– Что вы хотите сделать… с моим сыном?

Бургомистр оперся обеими руками о палку и негромко сказал:

– Петер совершил тяжкое преступление и должен понести кару. Его повесят. Сегодня же.

Петер улыбнулся матери – виновато и растерянно. Она ответила ему коротким, ненавидящим взглядом.

– Что же он сделал? – глухо спросила она, исподлобья глядя на бургомистра. – За что его приговорили?

– Об этом знает весь город.

– Скажите, что он сделал? – повторила Штальбе.

Бургомистр посмотрел ей прямо в глаза:

– Он убил человека. Стефана Хойзингера, моего друга. Вы не знаете об этом? Наверняка знаете. Петер выстрелил ему в лицо, прямо посреди улицы, на глазах у всех.

Мария опустила взгляд и каким-то деревянным движением пригладила свои сальные волосы.

– Я знаю про казначея, – сказала она. – Гюнтер Цинх мне все рассказал. Петер выстрелил, это правда. Но ведь господин Хойзингер оскорбил его, назвал врагом Кленхейма, пригрозил, что выгонит его из города прочь. Это была ссора. Господин бургомистр, вы мудрый человек и многое знаете. Вы знаете, что случается во время ссор, что это такое, когда ссора… Петер еще так молод, а когда ты молод, кровь горячая, ударяет в голову, уже ничего не понимаешь…

Хоффман нахмурился:

– Он заслужил смерть, госпожа Штальбе. Примите все так, как есть. Нам нужно идти.

Женщина перегородила им дорогу: