Пламя Магдебурга

– Довольно, Маркус! – Бургомистр тяжело поднялся со своего места, опираясь руками о крышку стола. – Многоуважаемые члены общины…

– Прошу, дайте мне договорить! – воскликнул Эрлих. – Прежде чем вы примете решение, выслушайте меня! Из-за нашей беспечности, из-за нашей приверженности прежним порядкам Кленхейм может погибнуть. Поймите это, наконец! Разве судьба Магдебурга ничему вас не научила?!

Советники сидели, пораженные его наглостью и его напором. Уже давно в этих стенах никто не произносил подобных речей.

– У нас нет выбора, – продолжал Маркус. – Наши запасы кончаются, и пополнить их негде. Глупо надеяться, что в мертвых деревнях что-то еще осталось, солдаты уже обшарили их сверху донизу. То, что я предлагаю, – наша единственная возможность спастись от голода. Бессмысленно уповать на Магдебург. Весь наш край теперь разорен, а те, кто виноват в этом, спокойно расхаживают по окрестным дорогам. Они думают, что они здесь хозяева и что им позволено все. Но ведь это не так! Эта земля принадлежит нам, и все ее богатства наши, наши по праву! Разве человек, в дом которого ворвался грабитель, не волен убить его и вернуть себе то, что было украдено? Разве это не справедливо?

– Тебе не кажется, что он метит на твое место? – шепнул Хоффману казначей. Тот лишь недовольно дернул щекой.

– Если во всей Германии не осталось власти и суда, который может нас защитить, значит, мы сами должны о себе позаботиться. Мы не имеем права сидеть сложа руки и ждать, пока голод и бесчинства солдат уничтожат Кленхейм. Я прошу всех, кто находится здесь, всех членов общины – задумайтесь! Сейчас мы решаем не только свою судьбу, но и судьбу своих близких, тех, кто доверился нам, тех, кто от нас зависит. Мы не можем обрекать их на голодную смерть. Мы не можем становиться палачами собственного города!

– И поэтому ты предлагаешь нам стать палачами для других? – спросил бургомистр.

Маркус рубанул ладонью воздух:

– Нет! Не палачами, а защитниками, вершителями справедливости! Всё, что есть у солдат, им не принадлежит. Все это отобрано у законных владельцев. Всё! И хлеб, и одежда, и талеры. Они убивают, грабят, угоняют скот и поджигают дома. Они слуги Сатаны, и наш христианский долг отомстить им за это. Ганс Келлер и мой отец – они погибли от рук солдат; наш город и вся земля вокруг покрыты их кровавыми отметинами. Вы правы, господин бургомистр, даже среди этих ублюдков могут иногда встретиться люди честные и порядочные. Но то, что они сотворили в Магдебурге, ставит их всех – всех! – вне закона, божеского и человеческого. После Магдебурга они утратили право называться людьми и не заслуживают ничего, кроме позорной смерти. Мы отберем у них то, что они украли, и спасем жизни честных людей. Свои собственные жизни!

– Убивать других, чтобы прокормить себя… Это удел зверей, Маркус.

Глаза юноши сверкнули:

– Если для защиты своего дома нужно стать зверем – я стану зверем! Если для спасения ребенка или женщины нужно стать зверем – я стану зверем! Зверь защищает себя, свое логово, своих детенышей – до конца, не боясь смерти, презирая страх. Он защищает тех, кого любит! И это ли не самое истинное проявление любви – выше слов, выше любых ухаживаний, – вступить в схватку и отдать жизнь ради того, кого любишь? Что может быть честнее и благороднее этого?! Если мы боремся за свой город, нам нечего стыдиться. Это наш долг и наше право! – Он стукнул кулаком по столу, так, что опрокинулась чернильница, и по поверхности стола разлилась черная маслянистая лужа. – Оглянитесь! Вокруг нас пустыня, выжженная, мертвая земля, и люди, которые ее населяют, – наши враги. Им нет дела до нас, до нашей памяти, наших святынь. При первой возможности они попытаются отнять то, что у нас есть. Вспомните интенданта, вспомните солдат, грабивших наши дома. У нас отняли деньги, имущество и еду – разве кто-то задумался хоть на миг, что станется с нами? А сейчас они хотят отнять наши жизни. И мы обязаны вступить с ними в схватку. Обязаны, чтобы выжить!!

Он замолчал. Его правая рука с побелевшим, стиснутым кулаком устало опустилась вниз.

– Теперь решайте, – тихо сказал он и медленно, не глядя ни на кого, вышел из зала.

* * *

Спустя четверть часа собрание завершилось, и все стали расходиться по домам. Дождь перестал, и на пустой, поблескивающей от воды площади приветливо золотилось теплое майское солнце.

– Ну, что скажешь? – спросил Хойзингер, проворачивая в замке тяжелый, кисло пахнущий железом ключ. Они выходили из ратуши последними. – Кто бы мог подумать! Первый раз прийти на собрание и устроить такое! Ты еще не жалеешь, что дал согласие на помолвку?

Он вынул ключ, для верности тронул запертую дверь ладонью, и они спустились по ступеням крыльца вниз, на сохнущие камни мостовой.

– Что молчишь?

– А что толку говорить, Стефан? Большинство проголосовало против. Думаю, через некоторое время он и сам поймет, что… погорячился.