Пламя моей души

Пока разворачивали укрытия кмети, собираясь остаться здесь теперь уж неведомо, на сколько дней, Елица всё стояла, взобравшись на холм пологий, у границы перелеска чахлого, и смотрела на стены Велеборска, вольготно раскинутые вдоль русла Велечихи. На ров его тёмный, крутые насыпи, что казались неприступными. И на ворота замкнутые накрепко — никто не войдёт туда без крови. Да и никто не выйдет, пока стоит перед ними вражеская рать.

Скоро кликнули её — чтобы к костру шла. Она помогла Брашко с вечерей на всех, слушая разговоры мужицкие. Уж много Зареслав сокрушался о недоле, что постигла Вышемилу и продолжала до сих пор маять. Тревожился он, жива ли ещё боярышня, не замучил ли кто её там. Хоть и под защитой она княжича, а всё равно вокруг мужи все жадные да недобрые. И до того на душе тяжко становилось от его слов, что и кусок в горло не полез.

Елица только чуть попробовала гороха с мясом копчёным, да и в шатёр к себе отправилась. Подумать надо было ещё о многом: ведь завтра отправятся посыльные к становищу зуличан, чтобы княжичу их передать волю княжны встретиться с ним. И понимала она, что дело затеяла опасное, да отступиться уже не могла.

— Что-то ты скрываешь от меня, Еля.

Она едва не подпрыгнула от неожиданности: за думами своими рваными, сумбурными, и не услышала, как вошёл Леден. Он приблизился неспешно, навис над ней, сидящей на лежанке своей.

— Что мне скрывать? — она подняла на него взор, задрав голову. — Встречусь с Грозданом. Попробую Вышемилу вызволить. И поговорю ним о том, что битва здесь не нужна ни ему, ни нам.

— Думаешь, так просто он спохватится и уйдёт отсюда? — хмыкнул княжич.

Она покачала головой. Нет, конечно.

— Велит с ним остаться. Знаю я…

— И я знаю. И как прикажешь тебя отпустить? Может, просто дождёмся войска и выбьем его? Иногда разговорами не поможешь. Иногда только так и приходится решать.

— Значит, останусь. До нужного мига останусь, чтобы внимание его отвлечь. Чтобы уговорить начать войско отводить от стен, — заговорила Елица всё твёрже и торопливее. — А там и ударить можно будет, как рассеется его рать. Как…

Леден схватил её за плечи. Встряхнул с силой, ставя на ноги.

— Остаться у него? Чтобы снова тебя неволить начал, мучить?

— Найду управу, — огрызнулась она. — Теперь найду.

— Убьёт тебя, — рыкнул Леден. — Убьёт, как узнает, что мы наступаем.

— Не убьёт. Я нужна ему, — Елица обняла его лицо ладонями, пытаясь вложить в него свою уверенность, свою решимость и отчаяние. — Вышемилу он убить может, коли почует опасность. А без меня недолго ему продержаться у Велеборского стола. Коль погубит княжну, наследницу князя законного по крови, так вытерпят его люди мало. И жизнь мою на свою, коль отвернётся от него милость Перуна, он подумает выменять. Так будет. Я узнала его. Хоть немного, но узнала, пока…

— Еля, ты в своём уме? — зашептал княжич, сминая её плечи пальцами до рези по коже. — Как я могу позволить? Чтобы добровольно ты ушла к нему.

— Я не могу. Я должна Вышемилу вызволить. И заставить Гроздана остановить буйства в округе. Снять осаду с Велеборска. Ты видел всё. Сам всё видел, — Елица почти захлёбывалась собственными словами, которые лились и лились из души, сжатой страхом и болью. — Ты понимаешь меня. Как хочется всё остановить, когда все вокруг страдают. Не за этим ли вы Сердце искали?

— Плевать на Сердце, — выдохнул Леден зло, горячо. — На всё плевать, кроме тебя.

— Ты заберёшь меня обратно, — она прижалась лбом к его лбу. — И я сама буду к тому стремиться. Гроздана убью, если надо. Не остановлюсь. Но и ты меня сейчас не останавливай. Может, так легче и вам станет его одолеть.

Леден отшатнулся, выпуская её из рук. И показалось, что сейчас воспротивится упрямо. Запретит, угрозами засыпет неведомо какими. Но он смолчал — только наполнило его черты мучение страшное. Ведь понимал, что во много она права, но и не хотел в это верить: проще отрицать всё. Просто не принимать.

Елица шагнула за ним. Поймала за локоть и потянула к себе. Он вжался губами в её губы, не лаская — наказывая. Дёрнул ворот рубахи, едва щадя завязку на нём. Парой рывков оголил сверху и смял ладонями груди.

— Останься со мной сейчас, — запоздало прошептала Елица, зная уже, что уйти он не сможет.

Потянула за собой к лежанке, вновь к нему притиснулась обнажённой кожей, сдирая с него рубаху едва не клоками. Они рухнули вместе на твёрдое ложе, борясь и схлёстываясь, хватаясь, царапая нещадно плечи, спину, бёдра. Елица жадно принимала поцелуи Ледена — злые, грубые. Принимала его до конца. Первый раз он брал её так — чтобы больно было, чтобы поняла она весь его гнев. И она понимала — да только распалялась сильнее. И бились они в постели долго, собирая губами испарину с кожи друг друга, пока не обмякли в изнеможении оба — и только смотреть теперь оставалось, ни слова не говоря.