Пламя моей души

Он выпустил Зимаву из объятий, вовсе не ласковых, но волнующих, наполняющих душу смятением. А мысли — воспоминаниями о том, что случилось всего раз, как стала она невестой Бориле. Как поймал её в хоромах Велеборских уехавший с ней из отчего дома вместе с некоторыми соратниками молодой варяг. И обнимал, помнится, так же крепко, целовал неистово и уговаривал бросить всё — уехать с ним. Да она тогда уже княгиней себя считала. И о том, что тяга такая у Эрвара к ней — не знала вовсе. Растерялась, разозлилась дюже и приказала больше не касаться себя — иначе мужу будущему всё расскажет, а там и выгонит тот его взашей.

А теперь иначе всё выглядело. Единственным верным ей человеком остался варяг. И за него только и приходилось цепляться. А Чаян поплатится ещё за то, что так легкомысленно с ней поступил. За то, что быстро променял одну юбку на другую.

Эрвар просто стоял теперь рядом с ней, словно ничего только что не случилось, и казалось, что мысли все её знает наперёд. И все — поддерживает. Только как начало затягиваться молчание и прохлада ночи пробралась под одежду, варяг вздохнул:

— Иди спать, Зимава. Завтра с утра в путь.

Она тут же повернулась и пошла к себе. А там лишь голову донесла до подушки, как уснула. Да утро пришло скоро.

Загомонили кмети во дворе, заверещали, громко переговариваясь, отроки и конюшата. Загромыхало что-то — и Зимава открыла воспалённые глаза, которые тут же заслезились. Оляна уж поднялась, оказывается — а она и не услышала.

Скоро и выходить время пришло: ждали её одну. А она всё стояла в горнице своей да с повоем справиться не могла: казалось, что не так повязывает, неудобно, криво, а то и вовсе не той стороной. Подруга стояла за её плечом, не вмешиваясь, но всё равно раздражая. Но сборы всё ж были окончены — и Зимава спустилась во двор.

За ночь ветер нагнал туч, и текли они по небу теперь непроглядным кудлатым туманом, что спускал свои щупальца, казалось, к самой стене детинца да путался в кудреватых кронах сосен вдалеке. Как бы не было дождя...

Вышла провожать сестру Вышемила, отчего-то печалясь сильно. Да она, как Леден уехал, и вовсе потускнела, словно застыла в ожидании его возвращения. И больно было видеть её такой, зная, что младший Светоярыч никогда не сможет подарить ей того тепла, которое она заслуживала. А сестрица глупая, восторженная, только страдать будет, что не любит он её так как она — его. Вообще не любит.

Зимава обхватила личико Вышемилы ладонями, погладила по щекам, заглядывая в безмятежные глаза её, словно пасмурной дымкой теперь заволоченные.

— Хоть ты возвращайся скорее, — пролепетала сестрица. — А то без тебя, без него мне здесь совсем худо будет.

Тут же в груди словно шипом укололо. И сейчас не могла обойтись без того, чтобы Ледена помянуть!

— Да что ж ты… — заговорила она с укором, но постаралась злобу в голосе унять. — Что он сделал такого, что ты маешься о нём постоянно?

Приподняла лицо её, чтобы на неё посмотрела сызнова — и вдруг — поняла всё. Всё до единой мысли сестриной, нехитрой. И то, как зарделись щёки Вышемилы, лишь выдало её пуще.

— Люб он мне, — выдохнула девчонка. — Вся ему принадлежу. Вся без остатка. Потому и жду. Вернётся ко мне обязательно — обещал. Но как вытерпеть?

— Стало быть, подол уж задрала перед ним, — Зимава покачала головой, почти задыхаясь от гнева, но сдерживаясь. — Ну и глупа же ты.

— Не глупее тебя, — запальчиво фыркнула та.

И даже рука зачесалась пощёчину ей дать хорошую. Но не на людях же.

— Отец не рад будет, — она поразмыслила чуть. — Вернусь — и домой поедешь, как миленькая. В Логост. Хватит, нагостилась на свою и мою голову.

Она повернулась и пошла прочь, оставив Вышемилу давиться подкатившими слезами. Потеснила в повозке Оляну, которая вместе с ней ехала, и скоро покинула детинец, окружённая кметями Доброги и воинами Эрвара.

Давно уж она не выезжала из детинца так далеко. Даже отец с матерью сами наведывались в Велеборск — к Бориле, да и погостить по-родственному. А она, оказывается, всё это время город и не покидала. Кружили заботы домашние да вокруг Радана, который рос так быстро. А как случилось посажение на коня — так и вовсе не заметила, как зимы одна за другой вьюжили.

И вот теперь поездка эта в удобной повозке, на скамье, усиленной мягко шкурами, казалась чем-то настолько необычным, что только по сторонам головой вертеть и остаётся. Ехал рядом верхом Эрвар, не смотрел почти на Зимаву, да она всё равно его взор ощущала. И в эти мгновения начинал вдруг гореть на губах поцелуй вчерашний. Неловко становилось и томно в груди, словно непотребная тайна какая теперь их связала. Такого даже с Чаяном она не испытывала. Там всё было так, как должно, как хотела она и представляла себе. А тут — не знаешь, что и делать теперь, куда глаза прятать от него, ведь кажется, что все непременно замечают её смятение.