Пламя моей души

Да вдруг вспыхнуло что-то в памяти смутное — не разберёшь поначалу. Как будто укололо. Елица осторожно взяла пальцами оберег и приблизила лицо.

— Говоришь, такого оберега не хватало на сломанной гривне?

Она подняла вопросительный взгляд на девушку, которая уж было и снова за рукоделие взялась, перекатывая в мелкой мисочке блестящие бисерины. Та посмотрела на неё недоуменно и кивнула, словно подумала в этот миг, что Елица разом поглупела. Она встала порывисто, разом позабыв о намерениях, с которыми сюда пришла, и, распрощавшись покамест с Вышемилой, выбежала вон. Спустилась во двор и пошла было к княжескому терему, да вспомнила, что Светоярычей там нет. Ждать придётся.

Словно на иголках сидя провела она весь день до самого вечера. И выглядывала, постоянно отвлекаясь от тканья, во двор, надеясь увидеть там признаки того, что братья возвернулись. А после услышала, как темнеть начало, отдалённый топот копыт и оклики тихие, сердитые. Приехали, стало быть. Да не в духе.

Она быстро закончила работу и, оставив Вею в светлице — завершать сегодняшний урок, вновь направилась через двор, в горницу Отрада. Только и успела почувствовать, как мазнул по щекам запах разогретых на солнце цветов поздней яблони — и вспомнила вдруг на миг, как намедни гуляла в саду с Чаяном. Многого княжич себе не позволял, но так и тянул руки — дотронуться невзначай. Но Елица сторонилась всё: от мысли о любой близости с мужчиной аж внутри всё переворачивалось и колом застывало. Княжич, кажется, понимал и терпел. Да только надолго ли его хватит?

Она прошла по полутёмному, усыпанному пятнами теней и света переходу да скрылась в тереме, пропитанном как будто насквозь мужским духом. Сразу понятно, что не женщины и девицы здесь живут. Распахнула она дверь горницы, только краем разума успев подумать, что надо было, верно, постучать наперёд. Леден обернулся к ней — и по лицу его пробежала как будто тень разочарования. А от чего — то пойди разбери. Может, не её ждал?

— Здрав будь, Леден, — Елица остановилась в нескольких шагах.

Так лучше, спокойнее, ведь когда он совсем близко — душа словно на части рвётся: от необходимости держаться на расстоянии и от желания одновременного придвинуться. Но неправильно это, нечестно — не должно такое чувствовать рядом с тем, кто жизнь твою едва до основания не разрушил.

— Поздорову, княжна, — холодно и ровно бросил он. — А Чаян как раз за тобой посылать хотел. В путь нам сбираться надо. В Остёрск. А там, как решится всё с княжением, за Сердцем вновь отправимся.

Она и позабыла на миг, зачем пришла. Вот так вот решили всё между собой, а ей только за ними тащиться и остаётся.

— Я знаю, кажется, кто Вышемилу ссильничал, — выпалила она быстро, боясь, что рвение братьев покинуть детинец сметёт её, раздавит, и всё остальное окажется неважным, потонет в глубинах памяти, отложенное на потом.

Леден так и замер, вцепившись в застёжку широкого и красивого пояса, унизанного серебряными чеканными бляшками, на который Елица обратила внимание ещё в первую встречу с княжичем. Он вновь повернулся медленно, а по губам его пробежала гримаса решимости, словно он тотчас же готов был бы кинуться на расправу с супостатом.

— Кто он? Из наших кто? Как узнала? — посыпались вопросы, словно оскольки льда — только рукой от них и загораживаться.

Елица отступила даже — настолько большая недобрая сила норовила сейчас сбить её с ног.

— Когда я в Зуличе была, — начала она, сглотнув сухой комок в горле, — встречала там одного кметя. Или наёмника, не знаю. Он в ближней дружине Гроздана был. Зовут его Камян. Похож он на того, кого Вышемила описывала. И на гривне его я видела женский оберег. Такой же, какой пропал в тот день у неё.

И самой аж липко и мерзко во рту стало от понимания, какой нужно быть мразью, чтобы у девушки, которую ты силой взял, боли столько ей причинил и отдал на растерзание своим подручным, ещё и оберег забрать на память. Видно, Леден подумал о том же — таким неподвижным стало его лицо.

— Я встречусь с ним, обязательно, — проговорил он глухо. — Только сейчас не могу себе позволить в Зулич ехать. Но после — кишки ему вырву.

— Надеюсь, что так и будет, — Елица потупилась, робея под его тяжёлым взором.

Словно в этот самый миг он уже представлял, как будет вспарывать Камяну брюхо.

— Кровожадная ты, княжна, — усмехнулся Леден, но его лицо снова стало серьёзным. — Он тебе-то ничего не сделал?

— Нет, — ответила она поспешно.

И это, видно, всколыхнуло в княжиче большое подозрение. Он подошёл в два широких шага. Коснулся пальцами подбородка — и Елица подняла на него взгляд, стараясь ничем не выдать той бури неприятных воспоминаний, что поднялись изнутри, стоило только снова о Зуличе заговорить.

— Точно? — спросил так, будто ранку сковырнул. — Вы что-то скрываете от меня с Чаяном, вижу. Не лги мне, Еля.