Пламя моей души

Она призадумалась крепко. Не всякому, конечно, хочется имя своё называть — для того хоть толика доверия в душе должна быть. Но разгорелось в груди чувство такое, когда на любую шалость или смелость пойти хочется. Аж распирает. Да и ничего дурного, кажется, незнакомец не таил.

— Вышемилой меня кличут, — ответила она, решившись.

И ладонь раскрытую протянула нарочито требовательно, улыбаясь мужчине в ответ. Пусть уж за слова свои, неосторожно сказанные, отвечает.

— А меня как зовут, узнать не хочешь? — тот опустил взгляд на её руку и поднял вновь.

— Такого уговора у нас не было. Зачем мне твоё имя? — она пожала плечами.

— Тоже верно, — он покачал головой, а после повернулся к торговцу. — Дарко, заверни девушке то обручье, которое она выбрала.

Торговец цыкнул, поглядывая на него с притворным укором, но полез под прилавок и достал небольшой холщовый мешочек, в который и опустил украшение — да тесьму затянул.

— Перед батюшкой как за обручье будешь оправдываться? — хмыкнул, не сдержав всё ж улыбки.

— Разберусь, — тот махнул рукой беспечно и принял от него мешочек, после чего только протянул его Вышемиле.

Стало быть, не ошиблась, сын купеческий. То-то он так смело решил подарок сделать всего-то за имя одно. Она с сомнением посмотрела в его тёплые глаза, а после невольно — на Тану, которая губы кривила, надо сказать, не слишком-то довольно. Кабы за косу не отдёргала после.

— Хороший ты человек, наверное, — проговорила уверенно. — Да всё ж негоже, чтобы так. Сколько просишь за него?

— Подарок это, — настоял на своём купчич. — Денег за него не приму и Дарко по рукам надаю, если возьмёт.

И таким голос его стал серьёзным, что и совестно теперь отказываться: сама в игру эту ввязалась. Вышемила вздохнула глубоко и мешочек с тяжёлым обручьем в нём приняла.

— Так как тебя зовут? — взглянула чуть исподлобья — ведь правда, интересно стало.

— Зареславом зовут, — он ещё чуть помедлил, прежде чем отпустить подарок из пальцев. — Надеюсь, как будешь ты видеть это обручье на запястьи своего жениха, так и обо мне иногда ненароком вспомнишь.

Снова жар по шее вверх бросился: и верное ведь. Невольно станет оно напоминать о случае этом коротком и необычном. Да только что ж плохого в том? В сердце её всё равно Леден один, Ледок её. А этот улыбчивый купчич забудется со временем. Как бы ласково сейчас ни улыбался, как бы лукаво ни посматривал, радуясь, что удалась его проказа.

— Всего тебе доброго, — торопливо бросила она, отворачиваясь.

Как бы сбежать теперь поскорей. И упёрся тут же в спину взгляд мужчины любопытный. А встретил укоряющий — Таны. И обручье это сразу потяжелело в ладони. Ох, не надо было соглашаться на вздор такой! Не иначе, околдовал её купчич окаянный, заворожил взглядом своим. Да теперь уж на попятный и вовсе идти глупо. Вышемила крепче сжала мешочек и пошла прочь, махнув рукой Тане, чтобы не отставала.

— Ох и наторгуешь, коли обручья станешь всякой девице пригожей дарить, — не слишком громко, да всё ж так, что расслышать удалось, упрекнул Дарко Зареслава.

А тот лишь хмыкнул в ответ.

— Не всякой… — бросил.

До самого детинца Вышемила встречу эту в мыслях, словно камешек гладкий, перекатывала. И странно от неё становилось, и злость жгучая на себя саму разбирала. Вот уж приготовила Ледену подарок, другим мужчиной подаренный — хоть выбрасывай теперь. Да жалко красоту такую!

Но только вошли с Таной в ворота распахнутые — сразу всё пустое позабылось: пахло ещё пылью, поднятой копытами, ещё не все кмети разошлись со двора, спешившись. Вернулась Зимава. В груди так всё и обдало полынной горечью: не успела Ледена дождаться.

Но и это разочарование вдруг отступило, как увидела Вышемила сестру, которой Эрвар помогал с повозки спуститься: и она это была, и кто-то другой будто. Словно не живой человек наземь сходил, а утопленница омертвевшая давно, бледная почти до синевы. И двигалась она медленно, нарочито плавно, словно боялась что-то внутри расплескать. Или разбиться на мелкие черепки от неосторожного взмаха руки да шага резкого. Варяг заглядывал тревожно и виновато в её лицо. Что-то спрашивал тихо. Да она как будто и не слышала его.

Вышемила быстрее пошла — встретить её, спросить, что такое случилось. Неужто обманул Чаян, не позволил с сыном встретиться, а то и что худое ему причинил? Старший Светоярыч всегда казался мужем хоть и приветливым, но и жестоким тоже, твёрдым, что берёза северная. От него многих бед ожидать можно, хоть и мягко стелет он порой. Но стоило только подойти к сестре, как взмахнул рукой Эрвар, останавливая молча — и Вышемила как к месту приросла. Зимава повернулась так, будто шею ей продуло, глянула отрешённо и дальше в терем пошла.

Осталось лишь взглядом её проводить. Да как узнать, что стряслось, если варяг и слова сказать ей не даёт?