Пламя на болотах

Подоткнув юбку, она вошла в воду. Положила на камень рубахи и стала брать их по одной. Вода медленно впитывалась в грубое полотно, пятная его почти черными подтеками. Ольга принялась ритмически колотить рубахой об ноги. Они сразу покраснели, как ноги аиста, который бродил тут же неподалеку в плавнях, разыскивая под разлапистыми листьями кувшинок маленьких щучек. Громкое хлопанье рубах об ноги эхом отдавалось вверху и внизу, и, как эхо, отвечали ему такие же звуки, доносившиеся от того места, где стирала Мультынючиха.

Стирать не хотелось. Здесь было так светло, радостно, и солнце пригревало все сильнее. Через реку переправлялись в лодке ребятишки, гребя старой березовой метлой. Из деревни доносились шумные разговоры. Бабы, наверно, еще болтали о Хведько, — о том, что казалось Ольге невероятным, ведь она всегда знала его лишь таким, как сейчас, узником хлева, а они вспоминали о былых годах, когда этот Хведько ходил на работу, сплавлял плоты, строил дом, шумно и весело справлял свадьбу. Как меняется все в жизни! И опять невозможно было не подумать о Сашке. Она искоса взглянула на противоположный берег. Сосны темнели на песке кладбищенского холма, мертвые и сонные.

Вздохнув, Ольга с новыми силами взялась за стирку. Хуже всего были Семкины рубахи. Грязь на воротнике и рукавах никак не отстирывалась. «И где только он их так затаскивает!» — думала она со злостью и колотила тяжелым, мокрым полотном по натруженным ногам. В холодной воде кожа горела живым огнем, потрескавшаяся, полопавшаяся от бесчисленных стирок.

Вдова Паручиха прошла мимо, ведя с собой троих младших детей. Она озиралась в поисках лодки, в которой как раз шалили ребята, удившие рыбу. Они со смехом разбежались, Паручиха, ворча что-то под нос, усаживала свою стайку на узких лавочках «дуба».

— Куда это собрались? — спросила Ольга, радуясь случаю распрямить наболевшую спину.

— За Луг, по ситник, — объяснила та, и Ольга вздохнула.

— Что, плохо с хлебом?

— Эх, милая ты моя, да мы хлеба не видим уж и не помню с каких пор.

Она погрузила в воду лопату со сломанной ручкой, и лодка тронулась. Ребятишки принялись играть, окуная пальцы в воду и разбрызгивая по воздуху капельки. Они смотрели на обгонявшие их лодки, нагруженные наставками, на рыбаков, плывших с неводами в затон за дубравой. Ольга смотрела им вслед, пока они не исчезли на повороте.

Людно и шумно было в эту пору на реке. По ту сторону, на большом выгоне, в сторонке от кладбищенского холма, паслось деревенское стадо, пощипывая плохую болотную траву. Ольга поискала глазами своих коров, но ничего не смогла различить в пестром мелькании животных. Пониже давно уже не работающей водяной мельницы вдруг поднялся крик. Там, уже забыв о приключении с Хведько, купались мальчишки. Они прыгали в воду с высоких подгнивших бревен разваливающегося строения. Фонтаном брызгала вода, раздавались крики и тотчас тонули в общем шуме. Ольга заслонила рукой глаза, всматриваясь, нет ли между купающимися Семки. Ему строго запрещалось купаться на глубинах у мельницы. Ведь рассказывали, что иногда по ночам, когда все кругом спит, полусгнившее колесо внезапно начинает вертеться, через него льется светящаяся зеленым светом вода, деревянные лопасти хватают водяной занавес, грохоча приходят в движение обросшие пылью жернова. Они мелют невидимое зерно, из отверстия сыплется черная мука, и на мельнице работает некто, у кого нет ни лица, ни имени. А по реке подплывают утопленники, играют под мельничным колесом, ездят на нем верхом, мелькают вверх и вниз, только развеваются пущенные по волнам зеленые волосы. Конечно, днем все это иначе — просто стоит покинутая, обветшавшая мельница. Но возле нее, тут же рядом, притаилась зеленая глубина. Быть может, в ней кроется лишь огромный сом, а может, — кто его знает, — спят днем не любящие света утопленники? Кто может это знать? Лучше уж их не трогать. Но дети остаются детьми — по вечерам они стороной обходят покинутую мельницу, бегут сломя голову, в страхе оглядываясь назад. Но стоит взойти солнцу, как они забывают обо всем и с криком плещутся в воде, принадлежащей тому, кто, без лица и имени, хозяйничает по ночам на мельнице.

Ей не удалось различить брата в толпе прыгающих в воду голышей. К тому же сейчас было светло, мельница склонилась кривой крышей к земле, как всякая старая изба, покинутая обитателями. И Ольга перестала думать о Семке. Ненадолго она снова принялась за рубахи, хотя работа не спорилась. Солнце сверкало золотом в воде. Стирать не хотелось. Был такой сияющий, ароматный день, столько голосов доносилось со всех сторон! А ноги болели от стирки, и вдобавок дожидалась еще работа. Ворох невыстиранных рубах уменьшался гнетуще медленно. Не следовало бежать за этим Хведько, только время потеряла.

Как назло, на реке то и дело что-нибудь случалось. Вот теперь Иван Пискор гонит из деревни запоздавших волов. Они брели медленно, неохотно, а увидев сверкающую полосу воды, и совсем уперлись. Иван бежал рядом с палкой в руках и хриплым голосом покрикивал:

— Цоб, цобе!