Пламя над Тереком

— Когда я попал в роту «артистов», — рассказывал потом Иван Твердохлебов, — как называли штрафной батальон, я ни о чем не тужил. Не нашлось времени на скуку — роту стали готовить к десанту.

Моими друзьями оказались такие же «артисты»— моряки, бежавшие с кораблей на сухопутный фронт, и кое-кто из «пехтуры». Всем нам пришлось за полтора месяца пройти курс одиночного бойца: обучаться стрельбе, ползать по-пластунски — попросту на брюхе, заниматься тактикой, мать честная! — встань, ложись, беги, лезь на татарский забор, и тоже все брюхом да коленками! Словом, повидали виды! На что шли, то и нашли. Рука становилась тяжелее. Это верно…

Иван утаил, как в дни учений он еле таскал ноги от усталости, ходил, точно пес, с высунутым языком и, чуть что, валился с непривычки на траву: «Товарищ командир, перекур, законно пора!»

А потом фронт, десант. В самые горячие места забрасывали «артистов». И фрицы действительно чувствовали, что тяжела у штрафников рука.

— Ну, братва, хватит, отпустите меня. Хочу свидеться с командиром, — начал упрашивать Иван, когда устал отвечать на вопросы товарищей.

— Командира нет… Ты лучше расскажи, как с того света вынырнул, — обхватив его за широкие плечи, сказал Сосновский.

— Ну не сразу. А где наш каплейт?

— Командир в штабе. Скоро ждем.

— Вот те на, так я ж только оттуда, — заохал Твердохлебов, увидев на лбу «Малютки» пятиконечную звезду, в середине которой сияла внушительная цифра 9.

Иван с ревнивой радостью заметил:

— Эвон сколько утопили! И все без меня!

Иван обнимал боевую рубку и целовал боевую сталь.

Друзья сочувственно наблюдали за ним. Иван разговаривал с кораблем, как с живым существом, доверяя лодке свои сокровенные мысли:

— Малютка ты моя, малюточка! Во сне я тебя видел. В атаке ты мне мерещилась. Хорошо, что живой осталась! Не обижайся на меня, что убежал я с тебя на сухопутье. Любовь моя завсегда с тобой. Ругаешь меня, дурака-, может, думаешь, испугался я чего… Да нет же! Пока тебя лечили, я-то был здоров и не смог усидеть сиделкой около тебя, душа рвалась фрицев бить! Теперь я отвел душу, всласть губил гадов, а теперь снова к тебе вернулся. Не сердись, милая! Прими меня в мой дом родной, в твое стальное нутро. Не с позором я к тебе вернулся: семь тяжких ран на теле! И не опозорил тебя в самый смертный час. Теперь и радость и смерть с тобой!..

— Довольно, Иван, — говорит Сосновский, взяв Твердохлебова за локоть. — Поговори лучше с нами. Уже вечер, и мы идем в море. Кто знает, когда увидимся…

— И я с вами! Или вы уже за своего меня не считаете? — И умоляюще посмотрел на товарищей…

— Как не считаем! — ответил Сосновский. — Но кэп не разрешит… Ты вышел из госпиталя… И дорога твоя прямиком на курорт Хоста!

— Куда? На курорт? — обиделся Иван, хотел уже было выругаться, но сдержался.

— Ага, на курорт! — поддержал Сосновского Немилостливый. — Лечи свои переломанные кости, ты же вернулся с того света! Болен…

— Кто болен! А ну давайте поборемся. — И Твердохлебов обхватил высокого, жилистого Сосновского так, что тот крякнул:

— Да брось ты, медведь, и верно, кости переломаешь!

— Положить тебя на лопатки — или перебросить через борт?

— О-го-го! — заржал Немилостливый. — Вот тебе битый-ломаный! Раз у нас и ломаные такие, несдобровать Гитлеру!

После этого Иван схватил пальцами, словно клещами, за шею двух Иванов — Немилостливого и Сидорова — и довольно гулко столкнул их лбами, чем вызвал дружный хохот у моряков.

— А хотите, — воскликнул раззадорившийся Твердохлебов, — я своих тезок свяжу вместе морским узлом?

Шуточная борьба затянулась до тех пор, пока вахтенный не увидел, что к кораблю приблизился командир.

— Смир-рно! Равнение направо! — раздался нарочито повелительный голос вахтенного. — Товарищ капитан-лейтенант, — начал рапортовать моряк, но командир остановил его:

— Можно не докладывать… Сам вижу, что здесь происходит, — сказал Астан, оглядывая ребят.

Потом отдал приказание приготовить корабль к выходу в море.

Моряки бросились по местам. Корабль, собственно, давно был уже готов выйти в море. Но командир требовал от каждого подчиненного: на базе нужно десять раз проверить свою готовность, а потом уже спокойно отправляться «хоть на край света».

Иван Твердохлебов, опустив голову, стоял на месте, не смея подойти и доложить командиру о своем прибытии. Он давно мечтал увидеть командира, но сейчас как провинившийся шалун, потупив глаза, стоял перед ним.

Кесаев заметил его, но не сразу узнал: Иван был одет в поношенную солдатскую гимнастерку, из-под нее виднелась тельняшка, на ногах тяжелые пыльные сапоги, лицо загорелое. Астан подумал, что какой-нибудь красноармеец пришел проведать знакомых матросов.

— Солдат, кого ищешь? — спросил он.

Иван шагнул поближе и вытянулся перед ним по струнке.

— Товарищ капитан-лейтенант, краснофлотец Твердохлебов прибыл из госпиталя в ваше распоряжение для продолжения службы!

Отчеканив это, Иван полез в нагрудный карман. Он волновался — примет ли командир его на корабль и позволит ли занять на нем свое прежнее место.