Пламя под пеплом

В тот период там находилось сорок тысяч евреев. В отличие от гетто в других городах, белостокское - было просторным и располагалось в центре города. Немцы оставили в еврейских руках крупные ткацкие мастерские и даже фабрики. Благодаря этому гетто имело важное экономическое значение. Работали там высококвалифицированные рабочие, отличные мастера. На фабриках в гетто были заняты даже рабочие-поляки из города. Такая ситуация оказала решающее влияние на жизнь и взгляды местных евреев. Они жили спокойно, не боялись завтрашнего дня, чувствовали себя надежно, потому что знали себе цену и понимали, что немцы нуждаются в них. Материальные условия были относительно хорошие. Переселяя евреев в гетто, немцы разрешили им забрать с собой все имущество. На территории гетто имелись большие огороды, до некоторой степени удовлетворявшие потребность в витаминах и овощах. Все это создало спокойную, почти идиллическую атмосферу.

Известия о Вильнюсе и окрестных гетто, где были совершены массовые убийства, не доходят до сознания евреев Белостока и не кажутся им достоверными. Они слушают с искренним состраданием, но так, словно их самих это не касается: "Белосток находится на особом положении. Немцы не посмеют тронуть местных евреев". Евреи полагаются на хорошие отношения своего юденрата с германскими властями, а главное - на свою профессиональную незаменимость. Молодежь учится. В своей культурной и духовной жизни она игнорирует действительность гетто.

Внутреннюю жизнь гетто направляет юденрат, завоевавший полное доверие евреев. Юденрат возглавлял старый сионист Бараш, человек с большим опытом общественной работы. Перед немцами он не клонил головы и защищал интересы евреев.

Когда Хайка с Эдеком приехали из Вильнюса и предложили Барашу помощь в организации молодежного союза сопротивления, рассказав правду о Понарах, Бараш с коллегами, добрыми евреями и умными людьми, были потрясены. Но они уверенно ответили: в Белостоке такого не случится.

Хайка с Эдеком приступили к работе, сначала среди членов движения. Были там верные и преданные товарищи, старые члены "Хашомера". Взялись за молодежь. До приезда вильнюсских посланцев работа велась своим чередом, товарищи были организованы, встречались, проводили заседания и собрания, воспитательные мероприятия, устраивали собеседования по культурным и идеологическим вопросам, как во всяком хашомеровском кене (отряде) в прошлом.

С приездом посланцев из Вильнюса направление работы изменилось совершенно. Движение начало готовить своих членов к новым задачам. Эдек организовал боевые звенья из старшеклассников, затем курс наставников, которым взялся руководить сам, начал заготовку оружия.

Хашомеровцы вступили в контакт с молодежной организацией "Дрор" и членами компартии в гетто. Очень долго не удавалось договориться, но все же договорились. Так "Хашомер хацаир" стал в гетто первой и единственной организацией, которая начала готовить вооруженное сопротивление.

Белосток поддерживал контакты с Варшавой, и Хайка должна была выехать туда в ближайшие дни. Зерах Зильбер-берг был послан в Гродно для организации движения и создания боевой бригады там.

Снова восстановился распавшийся было треугольник:

Вильнюс - Белосток - Варшава.

Эдек пробыл у нас лишь несколько дней. Мы составили планы, разработали шифр, Эдек посмотрел склады, познакомился с протоколами и приказами. Он совещался, советовал, слушал информацию, стараясь наверстать упущенное за время своего отсутствия.

- Надо возвращаться в Белосток. Хочу все организовать, обучить инструкторов, подготовить на мое место человека, а потом двинуть дальше.

- Опять двигать дальше? - прерывают его ребята. - Эдек, вечно ты лезешь к черту на рога, не можешь спокойно посидеть на месте.

- Не к черту, а во Львов - там один из наших крупнейших центров. Тысячи евреев. Движение. Мы же совершенно оторваны от всего. А потом...

А потом... Эдек среди нас единственный, думается мне, кто отдается воображению и строит планы на будущее. Откуда у него это в таких условиях?

- Хотелось бы мне в лес, партизаном, вольным человеком. Попытать себя в прямом, открытом бою с врагом. Бить их, палачей, рассчитаться за все... Ох, как у меня чешутся руки, когда я с ними сталкиваюсь, - быстро добавляет он с проказливой улыбкой.

Мы нахохотались, напелись, наговорились в тот вечер. Эдек был само веселье и жизнерадостность. Он делал все, чтобы уберечь себя и нас от горечи расставания, и это ему удалось. Странный, необъяснимый был вечер...

На следующий день я простилась с ним на рассвете. Мы стояли неподалеку от ворот гетто, через которые ему предстояло пройти. Лицо его стало серьезным, глаза, всегда улыбающиеся, смотрели отрешенно. Это было так непохоже на него, что я молча смотрела, пытаясь уловить значение этой перемены. Он, по-видимому, понял мой немой вопрос, потому что глянул на меня и тихо проговорил:

- Нет, Ружка, никогда мне не быть уже в Эрец-Исраэль...

Крепко пожал руку и сказал просто и коротко: "Хазак ве-эмац!" - "Держись и мужайся!"

Весной 1943 года пришло известие: