Пламя смерти (СИ)

— Люблю понимающих людей, — усмехнулся эмир. — Ты вправду был бездушным? Как ты освободился?

— Был. Вернулся обратно из небытия и убил шамана.

— И других тоже можешь возвращать?

— Нет. Только сам.

Эмир задумчиво бил себя кончиком хлыста по колену.

— Ты убил пустынную деву?

— Да.

— Ты убил Хозяйку Квай?

— Наверное, — Дилль пожал связанными плечами. — Мне некогда было разбираться, хозяйка передо мной или служанка.

Эмир усмехнулся.

— Шутить любишь? Знаешь, что с тобой сделают колдуньи за то, что ты убил одну из них?

— Вообще-то убил я их больше, чем одну, — равнодушно ответил Дилль. — Догадываюсь, что ничего хорошего.

Эмир уставился на Дилля своими чёрными, как ночь, глазами, довольно долго молчал, затем тихо сказал:

— Будешь служить мне, я не отдам тебя на растерзание колдуньям.

В душе Дилля зашевелилась надежда на спасение. Ему предлагают покровительство в обмен… На что?

— Что я должен буду делать?

— Ты не ответил.

Теперь долго молчал Дилль.

— Если то, что ты мне предложишь, не будет связано с бесчестьем, я согласен.

— Бесчестьем? — удивился эмир. — Разве шаманы знают, что такое честь?

— Я не шаман, а маг Ситгарской Академии, — задрал Дилль подбородок. — Боевой маг, посвящённый королём Ситгара в рыцари. И я — воин клана Григот. Поэтому мне не всё равно, что ты мне предложишь. Если собираешься моими руками совершать подлые дела, то лучше сразу оставь меня на расправу своим колдуньям.

— О как! — во взгляде эмира что-то промелькнуло. — Воин, говоришь? Значит, вместо подлых дел ты готов идти на пытки?

Откровенно говоря, Дилль совсем был не готов. Но, поведя таким образом разговор, отступать было нельзя. Он мрачно кивнул, понимая, что отказывается от возможного помилования.

Эмир усмехнулся и крикнул колдуньям:

— Он ваш. Забирайте его.

И отъехал. К Диллю приблизились женщины, одна из которых сунула ему в рот небольшую бутылочку.

— Пей.

Дилль попытался выплюнуть горлышко бутылки, но другая колдунья сплела какое-то заклятье, и на него навалилась неимоверная слабость. Он почувствовал терпкий вкус колдовского снадобья и провалился в крепкий сон.

* * *

Мастер Фиррис смотрел, как Мейс лечит пострадавшего веирца. Адепт водил руками над раздавленной грудью вампирского воина, лицо его блестело от бисеринок пота, а дыхание было тяжёлым и прерывистым, словно он пробежал много лиг без остановки. Но жесты мага оставались твёрдыми, и раненый постепенно перестал стонать. Что происходило с воином мастер Фиррис мог только догадываться, но ясно было одно — с каждой минутой он чувствовал себя всё лучше и лучше.

Наконец Мейс устало опустил руки и сел рядом с раненым. Стоящие поодаль воины бросились поднимать мага.

— Не надо, я сам, — невнятно пробормотал Мейс. — Займитесь товарищем. Пусть лекари дадут ему укрепляющий кости настой. И никаких тренировок ближайшие две недели. Потом можно начинать с небольших нагрузок.

Веирцы принялись горячо благодарить ситгарца. Мастер Фиррис удивлённо подумал, как быстро переменилось у них мнение — ещё недавно они вообще не замечали Мейса, а теперь носятся с ним, как с величайшей ценностью. В принципе, мастер Фиррис понимал их — он и сам прошёл через подобное. В его случае презрение к человеку и не воину сменилось уважением, когда Дилль доказал, что у него — душа воина. А вот в случае с Мейсом он до сих пор колебался.

Он несколько раз проэкзаменовал адепта в бою на мечах и нашёл, что тот вполне сносно для человека мирной профессии владеет оружием. Это был плюс.

Мейс был искусным врачевателем — Илонна уверяла, что никто другой не может сделать того, что умеет Мейс. Фиррис и сам видел результаты его умения — Илонна на глазах оживала после целительных сеансов, а несколько раненых воинов, которых веирцы приносили на приём к Мейсу, быстро выздоравливали. Мастер Фиррис никогда не видел ничего подобного. Такое искусство тоже было плюсом.

Ко всему прочему Мейс был атлетом и красавцем. Мастер Фиррис это тоже признавал. С длинными белокурыми волосами, породистым лицом, прекрасно сложенный, с широкими плечами, узкой талией и рельефными мышцами, Мейс, должно быть, поразил не одно женское сердце. Тем значительнее были слова, услышанные мастером Фиррисом, которые Мейс говорил Илонне. Что она — единственная, которая ему нужна. И что на других женщин он даже не посмотрит, если Илонна снизойдёт к его мечтам о ней.

Мейс состоял из одних плюсов. Мастер Фиррис уже почти смирился с тем, что его дочь выберет в мужья этого белокурого красавчика. Она — молодая вдова, и не ему запрещать ей выбирать нового мужа. Единственное, что неприятно резало душу Фирриса — это как быстро Илонна забыла Дилля.