Пламя в темноте (СИ)

— Ты напоминаешь мне о нём, — неожиданно и тихо произнёс Шаян, когда я всё-таки решилась подойти к нему ближе. Я не смогла поднять взгляд на лицо баргата, чьи глаза сейчас еле-еле мерцали, словно тлеющие угли. Поэтому всмотрелась в лицо женщины, чей портрет висел на стене рядом со статным мужчиной.

У неё были глаза Шаяна и мягкая улыбка. Его… мама?

Переведя взгляд на брата баргата, я уловила в нём те же непоседливые черты, что видела в Ромусе. Но ничего, чтобы напоминало бы обо мне. Что Шаян имел в виду, сказав, что я напоминаю ему о его брате?

Меня настолько выбила из колеи эта ситуация, что я окончательно запуталась. И знала, что не должна была здесь находиться. Но стояла рядом с ним, узнавая о баргате то, что вряд ли знал кто-либо из кадетов.

Видя и чувствуя его скорбь. И скорбя вместе с ним.

— Он тоже не мог нормально читать тексты на старом наречии, — пояснил Шаян, не требуя от меня каких-либо слов.

Эта фраза заставила меня горько усмехнуться. Да, в этом мы точно похожи.

Шаян развернулся ко мне, в свете одних лишь свечей нависая надо мной огромной тенью. Его глаза засияли так же ярко, как пламя десятка свечей на стене.

В них я прочла, что он не должен был меня сюда приводить. Но привёл.

— Ты многое меняешь, шерравет, — тихо, одними губами произнёс Шаян. — Ты будто пламя — яркое, неуправляемое, своевольное. Но даже пламя можно потушить.

Я сглотнула, не имея сил противиться тому, чтобы отвести свой взгляд от его губ. А между тем Шаян продолжил:

— Обучение, которому ты так противишься, поможет тебе продолжать гореть. Хотя я знаю, что ты пришла в академию не ради этого, а ради своего брата… и понимаю твоё рвение в этом. Я сам потерял брата и никогда себе этого не прощу, — я услышала, как на мгновение дрогнул голос этого сурового воина. И это был худший звук в мире, который я когда-либо слышала.

Будто еле слышный треск самой души.

Сейчас маска баргата медленно съехала, обнажая его суть. И я была поражена тому, что больше не ощущала перед ним страха. Я не боялась его, хотя и знала, что, если ему отдадут приказ, он свернёт мне шею голыми руками.

Мои глаза смотрели в часть его тёмной души, что я увидела под сводом септы. Шаян Фархад, ставший худшим из своих кошмаров, жил с грузом на душе, умело его пряча за маской палача. Потому что обычно после трагедии такие люди, как он, ожесточаются до самых беспощадных карателей, которым больше нечего терять. А у Шаяна больше не было якоря.

Он приблизился ко мне вплотную, явно удивлённый моей реакцией и тому, что я не отшатнулась от него. Хотя в полумраке, разгоняемым лишь свечами, он смотрелся огромным диким зверем, готовым впиться в глотку.

— Но мне не понять другое: что творится в твоей голове, Ребекка? Почему ты столь безрассудна, что играешь с опасными вещами, будто они для тебя слабые птенцы? — О Шаале… я готова была пасть ниц от одного только звука его хриплого голоса, произносящего моё имя так… так, будто в мире существовала лишь я. — Я бы мог объяснить это тем, что ты женщина. Но это не так. В тебе есть что-то другое. Скажи же мне, перед лицом нашего бога, что это, Ребекка?

Да, во мне было что-то другое, что он не мог разглядеть.

Во мне текла кровь его злейших врагов. Его добычи. А я держала голову высоко и смотрела ему прямо в глаза, не выдавая своего нутра и происхождения.

Безрассудная. Импульсивная. Потерявшая страх и чувство самосохранения. Готовая драться до последнего. До конца, что уже близко.

Шаян будто чувствовал во мне подвох, но не знал, где он сокрыт.

Да, я точно была для него уникальной… И явно этим притягивала баргата.

— Истинна лишь душа, и лишь душа может в полной мере познать суть вещей. А получив это знание, она навсегда изменится, став ранее неведомой и неповторимой, — вспомнила я слова Лютого, которые он не раз мне повторял перед медитацией. — В ней появится пламя, освещающее путь в темноте. Возможно, вы сами ответили на этот вопрос, господин. Мои тренировки тела и души, убеждения и помыслы зажгли мою душу, не дав при этом сгореть в трудные для меня времена, — мой тихий голос унёсся ко своду септы. — И именно это даёт обрести смысл всего сущего, смысл жизни, суть вещей. Это даёт пламя… — на секунду замолкла я, а потом решила пояснить. — Так говорил мой наставник. Он заменил мне отца и показал правильный путь своим огнём в душе.

— Твой наставник говорил тебе верные слова, — Шаян сузил глаза. В них что-то промелькнуло. — Кажется, твоим родителям стоило дать тебе имя в честь богини солнца и огня Джисаны. Чтобы усилить твоё внутреннее пламя.

Это предположение Шаяна вызвало у меня улыбку.

— Я больше предпочитаю своё, с трактовкой «пленительная». Пламя тоже может быть пленительным, господин.

— Не могу не согласиться, — тихо сказал мне баргат, и сейчас, впервые за это время, я увидела на его губах полуулыбку.

Она скрасила и изменила всё. Абсолютно всё.

Теперь я смотрела на верховного баргата и понимала, что с этого момента больше не смогу видеть в нём монстра. Потому что я увидела в нём человека.