Пламя веры. Мир Tornscape

– И ты считаешь они не правы? – поддержал его в винопитии Урбано. – Ты ведь помнишь Железного Эрнана, Санчес? Уж куда бы благочестивее, а? Святее Торкемада Великого, как на словах. А на деле? Помнишь же, друг Санчес, как оно на деле обернулось.

Санчес помнил, очень хорошо помнил.

***

Новость облетела экспедицию со скоростью молнии, и вызвала точно такой же эффект, как молния, ударившая в бочонок с порохом. Кригмаркским эфирным порохом. Эрнан де Монтрой-и-Альтамирано, неутомимый генерал, победитель Гватемотсина, Пикирующего орла, наводившего ужас на экспедиционный флот, первый из новой аристократии, герцог Пяти островов, отнятых у Гватемотсина, защитник веры и губитель дикарей-астаков, поднял рокош против короля. Воспользовался древним правом бунта аристократа, несогласного с политикой и не желающего более подчиняться монарху, которого не уважает. Он объявил себя королём Пяти островов, заявив, что готов принять послов от любого монарха Весторна.

Это был удар по экспедиции, которого она запросто могла и не пережить. Мало того, что джунгли кишели самыми кошмарными тварями, готовыми вцепиться в неосторожного, мало воинов-астаков, скрывающихся среди лиан, чтобы воткнуть копьё в спину зазевавшемуся, а и то вскрыть ему горло кривым ножом из обсидиана. Так теперь экспедиционные войска остались без надёжного тыла, которым и были те самые Пять островов. Флоту больше негде стало базироваться, Железный Эрнан закрыл гавани, выставив там пушки и обстрелял попытавшиеся пришвартоваться корабли Каэтано Вальдеса. Тот вынужден был отступить к острову Злой воли, чтобы привести своих фрегаты и галеон в порядок после предательского обстрела.

Но куда хуже был тот факт, что удар в спину экспедиции нанёс самый прославленный из её генералов. Никто из солдат и офицеров не поняли, почему так случилось, зачем понадобилось бунтовать Железному Эрнану, который и так был полноправным правителем Пяти островов и слал в метрополию лишь малую дань, буквально купаясь в золоте.

Новость ударила по моральному духу экспедиции, едва не покончив с нею. Её обсуждали у походных костров, что еле теплились в зловонном и влажном воздухе Жемчужных островов. Ею делились офицеры в палатках и маркитанты в ушедших в грязь по самые оси, а то и поглубже возах. И никто толком не знал, что теперь будет, а ведь нет для армии худшего состоянии чем неопределённость. Она точно не может идти вперёд, к цели, какой бы та ни была, но и остановиться не может, потому что попросту утонет в кошмарном болоте, которое представляли собой Жемчужные острова.

– С ним нужно покончить, – заявил рыцарь де Окунья. – Железный Эрнан предал Кастилию и веру, а значит, надо развернуться и прикончить его. Раздавить, как мой Васкеньо давил своим копытом дерьмо.

– Эй, рыцарь, придержал бы ты свой длинный язык, – окрысился на него Карлос. – Железного Эрнана с дерьмом ровнять этого даже вам, благородным, нельзя.

Они сидели у одного костерка, по очереди подкидывая в него ветки. Ветки горели плохо, давали больше едкого дыма, чем пламени и тепла, но с огнём сиделось лучше, чем без него. Здесь, в грязи Жемчужных островов, все были равны, сословные привилегии и спесь остались по ту сторону Темноводья, отделяющей острова от материковой Кастилии. Да и рыцарь де Окунья был не из богачей, а потому ничуть не стеснялся компании алебардистов и мушкетёров, хотя в Кастилии вряд ли сел бы с ними у одного костра. Но Жемчужные острова оказались великим уравнителем.

– Он предал короля и веру, – покачал головой Хименес, – и это делает его полным дерьмом. Вот что я тебе скажу.

– А тут, Карлос, нельзя не согласиться с рыцарем, – поддержал его сержант Урбано. – Эрнан ударил нам в спину и тем отрёкся от всего – от короля и от веры.

– Он поднял законный рокош, – возразил Диего-пистольер, известный в отряде знаток законов, он проучился пару лет в Толерском университете на факультете права, но сбежал оттуда вроде бы за связь с благородной дамой или даже девицей. Сбежал очень далеко, где бы его не достали родные обесчещенной дамы (а может, даже и девицы). – Как герцог Кастилии он имеет на это полное право, отрекаясь от короля, которого не считает более своим сюзереном. А вот про веру ничего такого нет, значит, он остался в лоне Матери-Церкви, и бунтует лишь против светской власти.

– У иных костров, – понизив голос, произнёс Санчес, – говорят, что не только против светской власти и короля поднял рокош Железный Эрнан. Говорят, он отрёкся от Новой Веры, перевешал всех попов в Сан-Хуане и даже отправил каравеллу к еретикам из Приората Надежды.

– У опасных костров ты сидишь, – покачал головой рассудительный Урбано. – Наши «калебаны» пускай и позволяют здесь известные вольности, однако плети, дыба и столб для костра у них имеется.

– Меньше трись у тех костров, Санчес, – посоветовал ему Марко-красавчик, прикрывая лицо Книгой Завета, – там греют уши не одни лишь олухи вроде тебя, но и те, кто бежит к «калебанам» докладывать и шепчет им на исповеди о слове и деле.