Пламя возмездия

Чарльз Мендоза жил в доме на Хэмстед Хит. Его жена Сара и двухлетний сын Йэн сидели за завтраком вместе с ним, но Чарльз забыл об их присутствии, целиком сосредоточившись на еде и газете. Внезапно он поперхнулся, не смог проглотить намазанный маслом тост – он дошел до второй колонки статьи Шэррика, начинавшейся словами: «Проблема состоит в наличии долга и в том, как он должен быть возвращен. Складывается впечатление, что многие из этих стран не устоят на ногах без дальнейших вливаний капитала со стороны их более удачливых собратьев. Но возникает вопрос, каким образом те смогут получить свои деньги назад? Как направить естественные богатства Латинской Америки, запасы которых фактически неисчерпаемы, на достижение ее благосостояния?»

В роскошном особняке на Белгравии, где Норман Мендоза пребывал после того, как вечным сном заснула его любимая супруга, в гордом одиночестве, за исключением, конечно, слуг, завтрак вообще не состоялся. Норман совершил ошибку, решив прочесть статью Шэррика от начала до конца перед завтраком, что лишило его аппетита.

Сан-Хуан

3 часа ночи

В Пуэрто-Рико настало «темное время», которое имела в виду Ассунта в своем первом разговоре с Майклом. В заведении на Калле Крус не было отбоя от клиентов, но Нурья Санчес спала одна в ее прохладной уютной комнате того самого маленького домика, что стоял позади большого.

Ночной покой Майкла Кэррена в гостинице Сан-Хуан Баутиста нарушался беспокойными сновидениями, главными действующими лицами которых были попугаи, взбиравшиеся по экстравагантному пестрому одеянию рыжеволосой женщины, на голове которой пламенел красный тюрбан. Причем эта женщина не обращала на птиц ровным счетом никакого внимания. Майкл же, наоборот, усматривая в их домогательствах нечто постыдное и даже опасное, пытался оторвать их цепкие лапы и мощные клювы от ее одеяния, пока они, в конце концов, не оставили в покое женщину и не набросились на него.

А вот епископ Пуэрториканский, как ни странно, спал не один. Рядом возлежала Конча, его домоправительница. В течение вот уже тридцати лет она уютно посапывала, уткнувшись в его плечо, приятное тепло, исходившее от ее тела, привычно успокаивало его.

Внезапно он проснулся с чувством непонятной тревоги. Но причина его была не в нарушении обета безбрачия. С этим страхом он прекрасно справлялся. Епископ не верил, что Господь Бог должен был упечь в ад по причине греховности плоти его. И сознание этой греховности вызывало у него лишь печаль, не более. Кроме того, он ведь из кожи лез вон, чтобы стать образцовым епископом. А сейчас его донимали думы о том, как ему поступить с сестрой Магдалиной. Первой его мыслью было просто отмахнуться от ее заявлений, приписать ее истеричной натуре, но он понимал, что просто отмахнуться он не может.

За последние пятнадцать лет он мог насчитать, по меньшей мере, четыре случая, когда предсказанное ею сбывалось. А два из них он запомнил на всю жизнь: ужасный ураган 1886 года, когда, если бы он в ее предсказание поверил и предупредил население о надвигавшемся бедствии, то мог бы спасти от гибели огромное количество мирян. Второй инцидент касался прогнившей кровли его собственного дома. Тогда он ей поверил, а если бы не поверил, то его пятеро гостей и он сам оказались бы погребенными под ней. Кроме того, сестре Магдалине удалось избавить от болезней с десяток человек, и это были лишь те, кого он знал лично, и Бог ведает скольких еще. Да и остальные сестры, пребывавшие в этой обители вместе с ней, прямо-таки боготворили ее, и никогда не усомнились в ее святости. Одно это уже говорило о многом, это было нечто из ряда вон выходящее. Ведь обычно женщины, если они собраны в кучу, на дух не переносят таких, которые чем-то отличаются от них, кто на собственном примере демонстрирует торжество добродетели, выставляя тем самым пороки остальных в весьма неприглядном свете.

Что же делать?