Пламя зимы

– Это всего лишь предрассудок, – смеясь, ответил я. – Кроме того, не ты одна испытываешь такие чувства, поэтому нечего задаваться.

Она слегка улыбнулась, хотя я почувствовал на щеке ее слезы.

– Ну, хорошо, – сказала она. – Мы едем в Улль. Итак, на следующий день с самого утра мы помчались во весь опор, несмотря на то, что лошади вязли в снегу. Временами тропа, казалось, вовсе исчезала, и я начинал сожалеть, что настоял на своем, однако Кусачка прекрасно знала каждую падь дороги и ни разу не сбилась с пути.

Накатывались сумерки, когда мы наконец благополучно добрались. Вот она, моя мечта, ставшая реальностью, – ревущее пламя зимы, пылающее в камине посреди ярко освещенного зала, и во главе длинного стола незанятое высокое полированное кресло. При появлении Мелюзины из-за стола донеслись дружные приветственные возгласы.

На этот раз я намеренно задержался у дверей, ожидая, когда она посмотрит в мою сторону. Мне не хотелось, чтобы между нами осталась хоть тень непонимания. Конечно, сейчас я не боялся потерять ее, даже если она действительно помнила о всех своих страхах. Теперь у меня была уверенность, что я смогу облегчить ее страдания. И когда Мелюзина посмотрела на меня через зал, я увидел на ее лице улыбку. На мгновение мне показалось, что она не помнит нашего безмолвного уговора и мне придется все сказать словами, однако она подошла ко мне, протянув руку, и подвела к креслу отца. Здесь поцеловала меня и сказала:

– Приветствую тебя, мой возлюбленный захватчик!

Добро пожаловать в свой дом.

ЭПИЛОГ Мелюзина

Сегодня днем я услышала, что королева Мод умерла, и в мыслях вернулась на одиннадцать лет назад к тому дню, когда видела ее в последний раз и она сказала, что хотела бы посетить Улль и увидеть его красоту. Королева оставалась в крепости Бристоля еще почти две недели, но я была занята Бруйо и не поехала к ней. Она так и не приехала в Улль. Я горько оплакивала ее. Бедная королева! Эти одиннадцать лет для нее были так же горьки, как сладки для меня. Как и опасался Бруно, все это время продолжалась война. Конечно, время от времени случались и перемирия, но долго они никогда не продолжались, а предательство и вероломство не знали конца.

А в Улле мы жили в мире – по крайней мере, после того, как Бруно рассчитался за убийство Магнуса. Отец и брат погибшего мужа Мэри уже умерли, а их земли были разделены между нами и Мэри, сыновья которой вернулись к ней. Бруно отправился к королю присягать на верность как хозяин Улля и новых земель и получил прощение за свершение правосудия без полномочий. Пока он не вернулся, я умирала от страха, но Бруно добился продолжения отлучки на службе: земли требовали его присутствия, и король Стефан не стал его удерживать.

И все равно на следующий год я страшно боялась, что король призовет Бруно. Тогда я вынашивала первого сына и не могла сопровождать Бруно даже после рождения ребенка, потому что в нашем поместье ребенка было не на кого оставить. Бруно, должно быть, чувствовал то же самое, хотя и никогда не говорил об этом, и только на четвертый год нашей жизни в Улле, после рождения второго сына, он отправился к королю предложить свою службу, если тот в ней нуждался. Перед отъездом я отчаянно ссорилась с ним, но он был прав. Оказалось, Стефан не признал в нем прежнего Бруно. Король тепло поблагодарил за предложение, принял присягу на верность и на управление Уллем и освободил его от обещания служить, за исключением той военной службы, на которую мог быть призван любой вассал. Но король уже никогда не призывал Бруно.

Услышав о смерти королевы, Бруно тоже опечалился. Позже, когда дети были уже в постели, он сказал, что это может принести нам беду. Он думал, что король Стефан ненадолго переживет свою жену, а Юстас в правители не годится. И если на трон взойдет Генри, сын Матильды, что казалось весьма вероятным, то мы, будучи непоколебимо верными Стефану, могли бы от этого пострадать.

– Нет, этого не случится, – ведь Генри Плантагенет в долгу перед королем Дэвидом, – сказала я и вынула то, что все эти годы спокойно держала в своем ларце. Это были еще две грамоты, – одна от короля Дэвида, подтверждающая то, что он давно отдал Улль моему отцу, и другая – от сына Дэвида Генри, как сюзерена Камбрии, тоже на Улль и другие поместья.

Бруно покачал головой.

– Маленькая моя мятежница, – сказал он, – как ты ухитрилась это получить?

Я напомнила ему о пленении короля Дэвида сэром Джеральдом и то, как Хью спрятал короля среди своих людей и доставил его в Джернейв.

– Я не просила этого, – заметила я, указав на пергаменты с печатями. – Они были получены вместе с письмом Одрис, где говорилось, что король пожелал, чтобы я и мои близкие не пострадали при любом исходе войны.