План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941–1945

Й о д л ь. Что касается русского коммюнике, сейчас мы проверяем, не найдутся ли в нем какие-нибудь ошибки. Потому что одна ошибка – например, фамилия генерала, которого там не могло быть, – докажет, что все ими опубликованное взято из списка, который они где-нибудь захватили.

Г и т л е р. Они говорят, что они захватили Паулюса, а также Шмидта и Зейдлитца.

Й о д л ь. Я не уверен насчет Зейдлитца. Это не совсем ясно. Он может находиться в северном котле. Мы проверяем по радиосвязи, какие генералы находятся в северном котле.

Г и т л е р. Конечно, он был с Паулюсом. Я вам кое-что скажу. Я не могу понять, как человек вроде Паулюса не предпочтет пойти на смерть. Героизм так многих десятков тысяч солдат, офицеров, генералов сводится к нулю таким человеком, у которого не хватает характера сделать то, что сделала слабая женщина.

Й о д л ь. Но я не уверен, что это верно…

Г и т л е р. Тот человек и его жена были вместе. Потом он заболел и умер. Женщина написала мне письмо и просила позаботиться о детях. Она увидела, что не может продолжать жить, несмотря на детей. Потом она застрелилась. Вот что сделала женщина. У нее были силы – а у солдат нет сил. Увидите, не пройдет и недели, как Зейдлитц, и Шмидт, и даже Паулюс будут выступать по радио[90]. Их посадят на Лубянку, и там их будут есть крысы. Как можно быть таким трусливым? Я не понимаю этого.

Й о д л ь. У меня еще есть сомнения.

Г и т л е р. Извините, но у меня нет.

(Следует бормотание относительно выдвижения Паулюса, схожее с тем, что ранее говорилось Цейцлеру.)

Г и т л е р. Я вообще этого не понимаю. Стольким людям приходится умирать, а затем человек вроде Паулюса пятнает в последнюю минуту героизм стольких солдат. Он мог бы освободиться от горя и вознестись в вечность и бессмертие для нации, но он предпочитает ехать в Москву. Что это за выбор? Это просто бессмысленно – это трагично, что такой героизм так ужасно оплеван в последний момент.

Е ш о н н е к[91]. Я думаю, что, возможно, русские нарочно сообщили это. Они мастера на такие дела.

Г и т л е р. Через неделю они выступят по радио.

Е ш о н н е к. Русские даже смогут заставить кого-нибудь говорить вместо них.

Г и т л е р. Нет, они сами будут говорить по радио. Вы это услышите, и очень скоро. Они сами будут говорить по радио. Они будут просить тех, кто находится в котле, чтобы они сдались, и скажут совершенно отвратительные вещи о германской армии…»

На этом фрагмент кончается. Как очень часто в своих записанных разговорах, Гитлер выглядит примитивным, неглубоким и мстительным. Но это, конечно, не более чем дым, вырывающийся из трубы; что же творится там, внутри адской печи этого сатанического гения? Каковы были личные убеждения Гитлера, кипевшие в его мозгу ночами в темноте спальни? Что он думал о состоянии военных дел и о перспективе рейха? Последний шанс одержать полную победу исчез. Знаменитая «воля», к мистике которой он в прошлом призывал с переменным успехом и которую ему придется навязывать с маниакальным жаром теперь, когда близко маячило поражение, уже мало что стоила. На сцену должны были выйти трезвые расчеты. Время нужно было для создания нового оружия, дипломатия – для того чтобы использовать, говоря по-шахматному, пат, которого можно будет добиться с помощью нового оружия. Теперь, когда он видел, как стягиваются границы его завоеваний в Африке и на Востоке, он был готов на недолгое время позволить своим генералам отдавать пространство, выигрывая время. В разговоре с Йодлем в это время он сказал:

«Пространство – это один из важнейших военных факторов. Вы можете вести военные операции, только если вы имеете пространство… В этом было несчастье французов. В непрерывном наступлении в прошлом году мы заняли больше территории, чем во всем нашем западном наступлении. С Францией было покончено за шесть недель, но на этом огромном пространстве можно держаться и держаться. Если бы мы пережили кризис, подобный этому, на старой германской границе по Одеру – Варте, с Германией было бы кончено. Здесь, на Востоке, мы можем амортизировать этот удар. Здесь у нас такое поле боя, на котором есть место для стратегических операций».

Эти «стратегические операции» Гитлер теперь собирался поручить, почти не вмешиваясь, своим профессиональным военным советникам. И, начав достаточно хорошо, они привели германскую армию, еще только в середине кампании, к третьему очень тяжелому поражению.