«После трех с половиной месяцев боев вы создали необходимые условия для нанесения последних мощных ударов, которые должны сломить противника на пороге зимы».
Как назло, русский фронт, находившийся против сосредоточения Бока, переживал состояние командного вакуума как раз в те дни, когда немцы заканчивали свои окончательные диспозиции. Тимошенко был переведен на юг, чтобы организовать заслон из осколков разбитой группы Буденного. Конев был назначен на Западный фронт, а Еременко остался командовать Брянским фронтом. Координация между этими двумя фронтами была далека от совершенства. Те многие разрывы, которые ослабляли их совместный фронт, затыкались прямо из Москвы войсками «резервного фронта», подотчетными Жукову. В то время как «резервный фронт» главным образом сосредоточивался вокруг дуги внутренней полосы обороны – Ельцы – Дорогобуж с двумя армиями по обе стороны Юхновского подхода, – Еременко планировал самостоятельную контратаку у Глухова – как раз у того пункта, который Гудериан выбрал для своего вклинивания.
Численность русских, включая кадровые армии Конева и Еременко и «резервный фронт», составляла 15 стрелковых армий, то есть немногим больше полумиллиона человек. Но почти всем не хватало артиллерии, хотя минометов и более мелкого оружия было в избытке. Уровень мобильности был весьма низок – даже лошади стали редки. Еще более серьезным фактором стало ухудшение качества человеческого материала. Ибо, хотя уровень высшего тактического руководства повышался после страшных испытаний первых недель войны, у простого красноармейца не было почти ничего, кроме личной храбрости и физической выносливости. И они должны были противостоять самым опытным и великолепно обученным солдатам во всем мире.
С точки зрения оснащенности и подготовки армии, развернутые для начальных боевых действий в прологе к битве за Москву, были самыми слабыми из когда-либо выставлявшихся Советами. Почти все бойцы были резервистами. То немногое, что они могли помнить из своей военной подготовки, очень отличалось от современных принципов борьбы с танками.
Но у русских оставался еще один резерв личного состава, и в нем числились некоторые лучшие части из всей Красной армии: это 25 стрелковых дивизий и 9 танковых бригад Дальневосточного фронта генерала Апанасенко. Войска Апанасенко были полностью мобилизованы 22 июня, и, когда западные фронты начали отступать, на востоке ежечасно ожидали нападения японцев. Но дни превращались в недели, сезон кампании в Сибири все сокращался, напряжение там начало сходить на нет. Перед Ставкой возникла опьяняющая идея использования этих войск в момент кризиса на Западе.
Сталин был решительно против ослабления сил на Востоке, потому что в 1930-х годах он стал достаточно знаком с поведением японцев на дальневосточных границах и с той внезапностью, с которой они провоцировали «инциденты». Следуя надежной привычке приписывать другим тот же недоброжелательный и циничный стиль мышления, с каким он подходил к проблеме, русский диктатор долго сопротивлялся совету Шапошникова перебросить эти войска на запад по Транссибирской магистрали. То, что он наконец согласился, было связано с теми заверениями, которые Ставка получала от разведывательной сети Зорге из Токио.
Советский Союз, в силу соблазнительности и всеобщности коммунистической веры, всегда находился в выигрышном положении, когда речь шла о шпионаже и подрывной деятельности, по сравнению с другими нациями, полагавшимися на низменные (как утверждают коммунисты) мотивы патриотизма или жадности. В своем противостоянии Германии Советский Союз получал буквально неизмеримую помощь от трех отдельных организаций.
Первой из них была «Красная капелла», шпионская ячейка, действовавшая в недрах германского министерства авиации, в которой служил Шульце-Бойзен, старший офицер разведки люфтваффе. Два других советских агента – Дольф фон Шелиа из министерства иностранных дел и Арвид Харнак из министерства экономики – передавали Шульце-Бойзену информацию из своих ведомств, которую он отсылал в Москву по тайной радиосвязи. «Красная капелла» была особенно ценной в поставке информации о диспозиции люфтваффе, численности и целях конкретных операций и даже о деталях отдельных воздушных налетов. Именно ей удалось сообщить информацию о решении не направлять Клейста на Кавказ после падения Киева и о том, что Гитлер решил не брать Ленинград штурмом, а оставить его в осаде.
Второй – и на этом раннем этапе войны, бесспорно, самой важной – была группа Зорге в Токио. Он состоял в штате германского посольства и докладывал о каждом секретном документе, проходившем через посольство, так как имел к ним доступ. Зорге также знал обо всем, что обсуждалось и решалось в японском кабинете, через своего соратника Ходзуми Одзаки, помощника принца Коноэ. Уже 25 июня Зорге сообщил о решении японцев вторгнуться во Французский Индокитай. Летом все данные из этого источника указывали, что японцы предпочитают легкую добычу в Голландской Вест-Индии, а не в пустынных степях Монголии.