План битвы

Но это помутнение длится лишь тысячную доли секунды, после чего всё снова приходит в движение, только кабан внезапно меняет траекторию и, перекувыркнувшись через голову врезается в бурелом, чуть левее от меня.

Твою же егерскую дивизию! Какая нужна реакция, какой нужен холодный рассудок! И ещё, ай да Жора, ай да молодец!

На лужайку, задыхаясь от лая, выскакивает Матрос и, подлетев к секачу, впивается в бедро. Он трясёт головой и тянет, рвёт поверженную жертву. Тот слабо шевелит ногой, но с ним уже всё ясно.

Жора в одном ботинке, всклокоченный, с горящими глазами подбегает ближе.

— Георгий Леонидович, ну, вы и красавчик! — с восхищением качаю я головой. — С первого выстрела. Респект и уважуха.

Возбуждённый и объятый дрожью инстинкта, он даже не задумывается над значением моих слов, по интонации чувствуя положительный смысл сказанного.

На лужайку выбегают остальные наши товарищи и, подскочив к низверженному зверю, победно улюлюкают. Они тоже возбуждены и восхищены величием момента. Кажется, во всех нас только что пробудился древний первобытный дух, заставляющий вскипать кровь, а ноздри дрожать, вдыхая запахи огня и крови. Наверное, я поспешил сказать, что не охотник. Почему-то мне кажется, что теперь я обязательно захочу повторить это дело.

Покричав, пошумев и побалагурив, сделав ещё тысячу снимков с трофеем, мы идём на пасеку за Петей и «буханкой» Вячеслава. Оказывается, мы совсем недалеко ушли. Я, конечно, догадывался, что мы петляем где-то неподалёку, но, чтобы найти обратную дорогу самостоятельно, мне пришлось бы очень постараться.

Прямо на лужайку машина не заедет, но дорога, вернее полоса, более-менее пригодная для проезда, пролегает в тридцати метрах.

В общем, мы уходим, а Платоныч, это он, кстати, изначально подстрелил секача, остаётся с генералом и начинает освежовывать тушу. Работает он споро, любо-дорого смотреть. Похоже, опыт имеется.

Времени на все дела уходит довольно много, и мы решаем остаться здесь ещё на одну ночь. После праведных трудов снова идём в баню. Сегодня деликатность наших гостей уже не является препятствием для удовлетворения любопытства, и они всё-таки задают свои вопросы, касательно рисунков на груди дяди Юры.

Изображение мечей в духе войны роз не имеет прямых отсылок к уголовной традиции, тем более что выполнено весьма виртуозно, но он рассказывает всё как есть, не скрывая, чем заслуживает очередную порцию уважения.

Баня небольшая, и натоплено в ней знатно. Большак заводит нас в парилку по одному и отхаживает веником до полного восторга и изнеможения. Он плещет на камни берёзовой водой, печка ухает, выбрасывая к потолку горячее облако. Дядя Юра пригибается, ожидая, когда пар чуть осядет, а потом берёт веник, как следует встряхивает и поводит им, слегка помахивая. В горячем влажном воздухе эти движения обжигают и вызывают приятную волну озноба.

Но это только увертюра, а спектакль начинается потом. Большак хлопает, трёт и дубасит так, что кажется дух выбьет, а потом, не в силах больше терпеть жар, сам выскакивает и окатывает себя из лохани ледяной водой, привезённой с речки, текущей в паре сотен метров от дома.

Народ орёт от восторга и клянётся в намерении всю жизнь провести в этом благословенном месте. А потом мы собираемся у стола и вкушаем добытого кабана, пожаренного на углях Петром и Вячеславом. Медовуха течёт рекой угрожая обездвижить в скором будущем всю компанию. Кроме меня, естественно. И я пользуюсь возможностью двигаться, чтобы наснимать ещё фоток на плёнку с высокой чувствительностью.

Мы сидим снаружи, перед домом, и превращаемся во что-то гораздо большее, чем просто кучка знакомых людей.

— Ну, за боевое братство! — провозглашает тост Скударнов, и получается у него это вполне в духе Булдакова.

А потом все пьют за дружбу, за мою первую охоту, за удачный выстрел Леонидыча, за здоровье Леонида Ильича и за мир во всём мире. Я тоже поднимаю чарку, чуть пригубляя, и в сотый раз живописую последние минуты жизни нашего кабана, чуть преувеличивая, как заправский и опытный охотник и по-доброму подшучивая над Жорой.

Я называю его высоким блондином в чёрном ботинке и даже одноногим Сильвером, но не забываю упомянуть и о том, что именно его точный выстрел избавил меня от смертельной опасности. Жора хвалит меня за быстрое и смелое решение, а Платоныч вручает ему клыки сегодняшнего дикого вепря.

Утром мы поднимаемся пораньше, и грузимся в «Урал». В Успенке пересаживаемся в «шестёрку» и двигаем в город. Наши новые друзья выражают желание задержаться на денёк, и Платоныч везёт их в свою ведомственную гостиницу, представляющую собой несколько квартир в сталинском доме на Советском, рядом с клубом ГРЭС.

Это в пяти минутах от «Лакомки» и почти столько же от Облпотребсоюза. Документы здесь показывать не надо, так что Жора сохраняет инкогнито. Впрочем, он на этом уже не настаивает и лететь планирует от нас, без дополнительных финтов. Экспедиция почти закончена, теперь можно и не скрываться.