План D накануне (СИ)

Открываешь люк, а там хвост с гребнем скользит по трубе слева направо. Можно бесконечно наблюдать. Иной раз на нём сидят детишки из люмпенских кругов, сосредоточенно держатся. В озёрах шорох, кто чувствует угрозу, мигрирует в неурочный час, морды отражаются в витринах и зеркалах прихожих, пасти среди диванных подушек, цветы в горшках тонут рывками, и это сопровождается чавканьем, на крышах сбитая и раскрошенная черепица, жёлтые зубы в картузах, протянутых для подаяния, неестественные тени за обывателями, телега с молочными бидонами на водонапорной башне, тлеющие угли на месте ворот иных горожан, пара пролётов моста на дугах лежит на дне, зависть как-то обостряется, над домами в перспективе мелькают быстрые тени, напротив через проезжую часть застыли фотографы, сгорбившиеся под тканью, спасения нет, жизнь уже не может быть прежней, очень нескоро, во всяком случае; с пастбищ несутся наполовину гневные, наполовину растерянные шифрограммы, всё чаще говорят об эвакуации, в пику движению «Я гражданин» несколько раз её и объявляют, давайте не будем, давайте не будем, межконфессиональный конфликт, ломка взглядов, на окнах уже не бывает изморози хоть в какое падение ртутного столба, полыньи с чёрными краями обходят стороной, заядлые рыбаки — берегом, перебор с недобором дел снаружи, больше прощают и неохотней ссужают катенькой, во всём теперь страдает исполнение, разом переход на упрощённую модель жизни, только чувства от этого не умаляются, единственные.

Он в бункере уже докручивал сам, беря идеи из разных теогоний, транслируя в свой проект мысли одного из героев, чьё время должно прийти много позже мига творения. По его мнению, целесообразно было оставить лишь несколько универсальных чёрных полос, претендующих на реальные прототипы в истории. Знакомство раз и навсегда, жертвоприношения, потоп, места для сравнения и вдохновения, чтобы отдельно взятый человек, находясь практически в рабстве, чувствовал себя свободным — миры лучший и худший.

Пришлось захлопнуть картотечный ящик, уходивший в мерзлоту так далеко, что установить насколько не давала противоположная стена помещения. Этот уровень обнаружился не сразу. Под поливинилхлоридной полосой оказался люк, там покоился архив местного дома офицеров, спрятанный ещё до строительства, вероятнее всего, после сентября 44-го, когда советские войска вновь заняли город. Сколько он ни открывал ящики, всегда находил что-нибудь новенькое про местные дела и вообще про Север, когда он ещё не был русским.

Он всего лишь стоял на пороге, но этого хватало, чтобы видеть, как из снежных вихрей поднимаются фигуры, тёмные избы, даже не передать с какой аурой внутренних пространств, в них ночуют пленённые Петром шведы, сопровождающие их русские солдаты, каторжники, носители сотни специальностей, оттеняющих время, между ними, на крыльце и у конюшни стоят разношёрстные будущие боги Полярного круга, стараются не упустить своего. Поля тундры усеяны моржовыми панцирями и костяными наконечниками. Это горят не звёзды, а медвежьи глаза. Торосы — следы подлёдных змей. Снежные смерчи не усмиряемы и командой рейтара. Мох — проросшая кровь древних чудовищ. Рога отброшены от отчаяния выбраться. Сполохи демонстрируют беспечную власть над всем забрёдшим сюда и здесь родившимся. Скалы над озёрами — пасти не успевших напиться тугынгаков. Деревья прорвались из мерзлоты только там, где мочилась Арнапкафаалук. Куропаточья трава на погибель неясытям. Шаманы умеют слоняться. Полярные ивы — шпалеры для распятия. Сияние разит отголоском ядерной реакции. Останцовые горы сложены из нарушенных табу. Кругом вечная мерзлота, поход их ещё не окончен.

Ранним утром он шёл через весь город, а для этого требовалось и до него дотащиться, встречать дублёров. Он, можно сказать без ложной скромности, пошёл дальше Мильштейна и создал команду женщин, которая, разумеется, требовала подготовки. И вот они прибывали на полевые учения, часами стоять по колено в снегу и держать кадр из пальцев на вытянутых руках, изучая через него белый простор, шероховатую низину. Л.Г. ждал от этого союза много полезного, прорыв ему, собственно говоря, и не требовался. Валенки оказались велики и через наст увязали в сугробах. Всё серое, не ночь и не день, ветер сёк щёки, дужки очков не согревались даже под шапкой, брёл во мглу, то ли там горел свет над каким-нибудь учреждением, то ли у него уже шли круги. Главное, как он наконец понял, правильно встать, сразу как вышел из бункера, и потом не сворачивать. Столб с указателями, — Кандалакша, Мурманск, Зеленоборский, Каскад Нивских ГЭС, — ему было не из чего сколотить, к тому же это могло привлечь внимание, к тому же его в землю не вобьёшь, хотя это и вполне кинематографическая задача.