План D накануне

Началась улица Алакуртти. По обеим сторонам потянулись склады, вдоль них тропинки в снегу. Середину дороги расчистили для подводов и самоходного транспорта. Где имелись ставни, они стояли заколоченными. Фонари казались дальше от земли, чем на самом деле. Навстречу кто-то шёл, снег хрустел, потом появилась бесформенная фигура, они здесь все такие, денди не задерживались. Прохожий приблизился, и стало видно, что его выслеживает медведь, какой-нибудь там негафук. Л.Г. перешёл через сугробы на правую тропу вдоль длинного цейхгауза.

Вертолётом они прибыли в Мурманск, а оттуда на снегоходе сюда. Встречу наметили с другой стороны на старом немецком аэродроме. Город оживал, множился и распространялся всё дальше хруст перемещений. Грузовики заводили моторы, у каждого непременно скрипучее крыльцо, только здесь понятные провокации из Финляндии, бытовая какофония севера, осторожные по утреннему часу разговоры, ими зачастую и просыпались. Со стороны лесопилки ехали подводы с досками, за ними продравшийся сквозь плотный воздух, пронзаемый иглами вечного крещения, шум. В видимость вошёл «Буран» с прицепленными грузовыми санями — литой формой без полозьев, полной чем-то тёмным. Они приближались, приближались, он забеспокоился. Уже близко тягач сделал резкий разворот, сани занесло, и девчонки вместе с чемоданами вылетели и пробороздили лицами снег, погасивший инерцию.

На кормовой части ледокола «Ленин», только что вышедшего из Мурманска, на взлётно-посадочной площадке для вертолётов ледовой разведки, расположенной идеально над иодной ямой, они вальсировали, чтобы не больше трёх шагов за партию, когда в руках мяч. Рыболовную сеть натянули от трансформатора к списанной локационной антенне, приваленной к автоматической радиометеостанции, предполагалось, что однажды они выкинут её за борт дрейфовать. Старпом Соколова нарисовала на мячах лица тех, кого забрала Арктика, в их случае это оказался Джон Франклин, в связи с чем был доступен лишь пионербол, хотя Дали заявил, что не прочь лупить «хоть по чьему слепку». Нея сделала два шага и перебросила мяч Норе, та на другую сторону, он поймал под тяжкий вздох Делёза и тут же отправил обратно. Позади на водных лыжах скользил Иван Бяков, красивый, мужественный, как Адриано Челентано. Пояс охвачен ваером, руки наготове, как у ковбоя, капюшон гидрокостюма отброшен, ледяные брызги мелкой стаей впивались в лицо, сразу следом встречный ветер, сжираемый кормой ледокола. Под ним существовала особая геометрия, словно с секретных станков Семипалатинска, упор и ограничивал перемещения, и вёл их. Море возвращалось за ним в изначальную форму после больших остаточных деформаций, нанесённых его рывком. На корме стояла небольшая лебёдка, и матрос подле той вёл биатлониста, концы лыж зарывались в чёрную воду, но он тут же восстанавливал равновесие, представляя в голове раз за разом, как будет сдёргивать винтовку на ходу. Майя коснулась сетки, трое мужчин выкрикнули абсолютное утверждение и стали радостно обниматься. Она была смущена, но чувствовала поддержку от подруг. Пошла на приём. Он послал мяч так удобно, что она не стала ловить, а ударила рукой, и сфера полетела за борт. Бяков был наготове и молниеносно выстрелил из винтовки Франклину в левую щёку…

Вчетвером они сели на лавку на берегу пруда.

— Мотайте на ус, пока я добрая, — поправив шерстяной шарф и воротник клетчатого пальто, выставив побольше напротив щёк. — Не XIX-е столетие, как могло бы показаться, хотя что, в сущности, можно знать о XIX-м веке? Разве только то, что там даже в опиумных курильнях и доходных домах не существовало устойчивого словосочетания «куча дерьма», оттого, вероятно, что не было и самих куч, в противном случае едва ли можно предположить, чем руководствовались Балакирев и Стасов.

— Я это должен намотать?

Девочка покосилась на Костюковского, тот постучал ему по шапке сверху.

— Ну так вот. Само собой, белизна молока уже побивала белизну снега со стоп первого альпиниста, когда этот ваш Готфрид, ось жизни приключения, в 1367-м уединился с какой-нибудь там ваганткой, забрал себе появившееся в срок дитя, сам его приняв, назвал донельзя оригинально, Карлом, и потомки его живут, а в их пошибе это значит воюют в духе евгенической ретардации, по сию пору; эти шестьсот пятьдесят лет они тоже на что-то такое влияли и что-то эдакое делали, порой довольного головожопно.

— Не выражайся, Алиса, ты ещё не в том возрасте, — сказал Морис, но как-то дежурно.

— Однако речь о том, что только с определённого этапа эти смётанные эпизодики безотчётно смогли влиять на комплексность мира и сынов земли, то есть заселённые участки под прицелом у сил природы, на политику под себя и чьи-то там обывательские жизни. Когда их накопилось достаточно, скажем так. Тесто взошло. Одни из самых тонкочувствующих сейчас к прогнозу на сей счёт только приблизились. Я права?

— Да, — ещё более дежурно.