План D накануне

Конца аллеи не было видно — таков Лазаретный сад, — он терялся в соединении крон. Башмаки, могущие поддеть и крота с сажени, повернули на тропу, влево, она терялась и вновь возникала среди пожухлого сизаля. За зарослями обнаружилась небольшая площадь с разваленным каменным фонтаном, с краю телефонная будка. Дверь заглушала воспроизводимые за ней, переполненные сведеньями объяснения. Рывками он пересёк площадь, сделал особую стойку с противоположной стороны у порога, ненадолго замерев, на цыпочках уплотнился, прижался щекой к пахнущей краской поверхности. Из будки шла труба, он проверял накануне, но не установил, куда та приводит. Обследовал место два дня назад, то и дело вскидываясь на суету у крыльца лазарета в ста шагах правее, поэтому хорошо воображал медный раструб, который Г. теперь крутил в руках, тёплый деревянный наушник с потёртым ремешком и погнутой иголкой. Хотел врéзаться, но так и не докопался до бомбарды, устроенной не иначе как близко к центру земли, а может и ведущей, туда, где ядро утоплено в горячий источник, по абрису волны секут ни к чему не приставленные ступени в песке, сидерофильные вельды, естественные резервуары вируса бешенства, абсолютная плодородность, пять миллиардов муравьёв снуют по баугиниям; регион на стыке биологии и географии, куда ещё не пришла победа дарвинизма, непрекращающийся чавкающий звук, готовые скипидарные ванны, следы всех экспериментальных проверок с поверхности, круглосуточно освещённые катки из полированного озокерита, силуэты смазанных жутких лиц, впалые и выпуклые, они словно следы древней вечеринки здесь тех, кто всё начинал.

Рассохшиеся стропила подвальной крыши кое-где перетекали в бетонные двутавры. Плашки из ланолина давно не метены, все в прилипшей лакрице. В углу стояло трюмо, между его рамами и стеной тянулась паутина, и эта внешняя простота обстановки отнюдь не значила, что здесь История не может сделаться оперой Природы. На стальной армейской койке из разрозненного вязания и плащ-палаток импровизированная постель, перпендикулярно широкий стол с фанерной крышкой, без скатерти, с букетом изгибов между сосудами и расправленными под стеклом географическими картами.

Ранним утром в дверь постучали, но явно дежурно. Потом долго копались в замке. Готлиб вошёл, стал рыться на столе в поисках свечки.

— Что за археологический поединок с утра пораньше?

Ворох брезента с люверсами на койке ожил, он вздрогнул.

— «Археологический» громко сказано, — быстро справившись с собой.

— А, это ты.

— К тебе ещё кто-то заглядывает?

— Странно, что ты решил зайти именно сюда, а не на квартиру. У меня ничего не изменилось.

— Как и у англичан с бурами. Слушай, а она не может, в принципе, принадлежать человечеству? Как дождевые леса Амазонии или Луна?

— Да я тебя понимаю, не строй иллюзий на этот счёт. Если смотреть с твоей колокольни, то понятно, отчего ты так в мой свиток, я, может, только его и сумела спасти из той жизни, вцепился.

— Аллюзия на Кристофера Рена мне претит.

Женщина встала, кутаясь в накидку из макинтоша, простучала к столу. С некоторых пор она всё дальше отходила от человеческого во внешнем виде, сейчас читала книжку по эзотерике. Взяла конверт из обёрточной бумаги, макнула туда палец и втёрла в дёсны порошок, оголяя отличные жемчужные зубы; она почти никогда не улыбалась, хотя это сильно бы её выручало.

— Откуда такая привязанность к, в сущности, подтирке? Ты же не подвинувшийся на просвещении коллекционер.

— Вряд ли ты так долго сможешь, — не дождавшись ответа, заметил он. — Ну а что скажешь, если я, в свою очередь, скажу тебе, что знаю, куда ты прихромаешь, если станешь сверяться.

— Да ты прямо Эжен Видок. Готфрид — это был мой человек. Только вообрази, как давно он попал в источники, если его звали как какого-нибудь французского короля.

— Вя, вя, вя, вя, вя, вя… трибуны раскола мира от смерти одного человека, которые, скорее всего, не весомее инцестников из греческих трагедий.

До подписания всё выглядело приблизительно так.

Нет в бой, нет не в бой, нет в бой, к этому всё располагает, что и есть уничтожение системы, вернее, её скрепы, конечно, но будет уничтожение. Столпы собачатся, наварх уже взмок от челночного бега, солнце палит, выбеливая равнину где-то в меже непокорённого востока. Да просто сюда ещё никто не добирался в этом веке. А эти двое всегда парой путешествуют, или это Северин сел на хвост войску? или это Сатрап тащится за ним по всем отрезкам паломничества, желая что-то перенять, вытаптывая вектор хаджа, вбивая его в лицо планеты, чертя морщину приоральной области? Толпа позади и в сторонах — варвары, которым внушается культура, индивидуальность. Семена ложатся в благодатную почву, они же всё-таки люди, как будто это служит доказательством значимости, как будто вместе с этими именами существенна только она. В то же время верность их нестабильна. Перед делом не нужно бы скакать вдоль всей ватаги, почёсывающейся бронзовыми клювами и ссущей по ногам красным, тем паче что-то в те миги донося.