План Диссертанта

Лишь однажды под конец 1939 года он совершил непонятный никем поступок. Возвращаясь с прогулки под конвоем, Тойво воспользовался тем, что стражники несколько замешкались возле межсекционной двери, умчался от них, как ветер, по коридору. Вообще-то, бежать-то было некуда, но все равно это был непорядок. Однако он быстро разрешился, когда вертухаи кинулись следом и обнаружили своего заключенного сидящего на корточках возле стены, босого, с ботинками под мышкой.

«Немного головой двинулся», — пошептались охранники и закрыли Тойво в его камере. Докладывать начальству никто не стал.

Незадолго до этого к Антикайнену приезжал Рудлинг, сообщивший о том, что в ноябре этого года будут обменивать Тайми на кого-то в России. Как и хотел Тойво, информация к нему пришла заранее.

Однако дело об обмене так и не продвинулось.

После Советской провокации с артиллерийским обстрелом возле границы с Финляндией поздней осенью началась Зимняя война. Красная Армия вторглась в Суоми.

От обмена Тайми в Советский Союз немедленно забыли, антисоветские настроения достигли своего пика. Несчастные переселенцы из оккупированных областей Финляндии, оказавшиеся не у дел в центральной и западной части страны, рассказывали ужасы. Им верили, но не все было правдой. Все было огромной обидой, которую беспринципные пропагандисты истолковывали, как им было выгодно.

То есть, в конце 39 — начале 40 в Суоми царил разгул патриотизма, сродни с тем, что произрастал в «фатерлянд» по другую сторону Балтийского моря. Финны по природе своего характера не стремились к мировому лидерству и господству, но за свою родину готовы были ложиться костьми.

И они ложились костьми в морозы декабря — марта, принося себя в жертву. Жертва была крайне выгодной в масштабах всей страны: на каждого убитого финна приходилось по десятку, а то и больше несчастных советских солдат. Красная Армия, пребывавшая, как обычно, в состоянии эйфории от политбесед политработников, замерзала к чертям собачьим на боевом марше, сдерживаемая парой-тройкой финских «кукушек» из воспитанников шюцкора.

Так появилась Долина Смерти, где полегли советские солдаты, не успевшие, зачастую, сделать ни одного выстрела из своей промерзшей насквозь винтовки. Их даже не хоронили, не пытаясь вынести из-под точечного обстрела с ближайшего холма, что способствовало политработникам кратно уменьшать боевые потери. «Нет тела — нет дела».

Противостояние «веня ротут» и «лахтарит» складывалось не в пользу Советского Союза.

И все бы хорошо, да что-то нехорошо. Швед Маннергейм с сожалением принял, как данность, что всех самоотверженных финских воинов просто не хватит на то, чтобы поубивать к чертям собачьим всех красноармейцев. И он предложил мир.

Грузин Сталин, не страдавший иллюзиями, в отличие от каннибалов в генеральских погонах, что морщили свои лица в стратегии и тактике ведения боевых действий в условиях чрезвычайно отрицательных температур, понимал, что из этой авантюры нужно выходить, сохраняя лицо. А не то союзнички, кем на ту пору были гитлеровцы, к лету сами помогут лицо это подпортить.

Зима прошла, прошла война. Прошли морозы, а сквозь истлевшие косточки безымянных солдат начала прорастать трава-мурава. Долина Смерти, черт бы ее побрал. Ветераны Зимней войны старались ее не вспоминать. Зато пропаганда радовалась вновь приобретенным территориям, где быстрыми темпами поселили переселенцев из Украины и Белоруссии. Кому повезло — в брошенные финские дома. Кому не очень — в бараки. Все это временно, потом будет по-другому.

По-другому не стало. Временщики развалили старые финские дома, а бараки превратили в полное подобие сараев — с надеждой на отъезд в розовые дали. С такой же мечтой стали жить и ребята сороковых годов, и внуки, и даже правнуки. Через шестьдесят лет начали к ним с экскурсиями приезжать те дети, другие, что покинули свои дома вместе с родителями, вытесненные из Салми, Сортавала, Хелюля и прочих населенных пунктов, чтобы поклониться отчему дому, от которого зачастую остались лишь одни мощные фундаменты.

«Почему они разрушили все?» — шептали они друг другу на иностранном языке.

Се ля ви, отвечали гиды-переводчики.

До Тойво отголоски странной зимней войны не доходили вовсе. А если бы и дошли, то он был бы уверен, что его боевые шиши с того далекого 1922 года обязательно курируют и консультируют нынешних командиров, чтобы бить финнов их же оружием — полной адаптацией к зимним условиям.

Конечно, все было так, да не так. Почти всех бойцов лыжного диверсионного отряда истребили в 1936 — 37 годах, не считаясь с их опытом и знаниями. Тойво Вяхя, убийца с синими наивными глазами, остался жив, да и то лишь потому, что стал Иваном Петровым возле китайской границы на Дальнем Востоке.

Антикайнен ничего этого не знал. В тягостные минуты одиночества в своей камере, когда силы истязать свое тело физической гимнастикой Гусака кончились, а другие силы, чтобы взяться за очередную книгу, еще не нашлись, он тупо смотрел в самый темный угол своей кельи, и слезы выступали у него из глаз.