Обтянутое серой, похожей на стенки осиного гнезда кожей лицо Моргенштейна напоминало маску покойника: впалые рот и щеки, заостренные скулы, выпирающие над глазницами надбровные дуги. Только глаза лихорадочно сверкали, и в них теплилась слабая искра жизни. Нижняя челюсть шевельнулась, покрытые сухой корочкой темные, почти черные губы разошлись, и едва различимый то ли вздох, то ли стон вырвался из груди обреченного на мучительную смерть страдальца.
– Фу, гадость какая, – скривился Кастет и отшатнулся от кокона.
Худя заглянул в проделанный приятелем разрез и присвистнул.
– Не повезло чуваку, – сказал он, снимая со спины рюкзак. – Зато наша работа сделана. Ща сообщим о находке боссу – и все будет тип-топ.
Он достал из рюкзака переданный Печальным ноутбук, поднял крышку, включил питание. Подождал, когда загрузится операционная система, вывел на экран программу видеозвонков и затыкал пальцем в кнопки клавиатуры, набирая по памяти телефонный номер босса.
Глава 8. Ценный груз
Богомолов стоял перед включенным телевизором. В глазах плескалось недоумение. Рот приоткрылся. Нижняя губа мелко подрагивала, как у обиженного ребенка. Правая щека судорожно подергивалась от нервного тика. Игорь Михайлович машинально облизнул пересохшие губы, на несколько секунд закрыл рукой лицо и снова посмотрел на экран. Слабая надежда, что все это померещилось, развеялась, как утренний туман.
С трибуны Генассамблеи ООН перед представителями разных стран выступал рослый молодой человек. По бокам от него стояли те самые диверсанты, что три недели назад устроили переполох на Новой Земле. Их лица попали в объектив камеры наблюдения и навсегда отпечатались в памяти Игоря Михайловича. У него был стимул запомнить гадкие физиономии. Это из-за них он лишился уникальной возможности заразить Зоной любую точку земного шара, когда – и если – ему это заблагорассудится. Это они отобрали у него надежду стать самым всемогущим человеком на Земле, властителем не каких-то там отдельных человеческих жизней, а вершителем судеб целых государств. У него был реальный шанс занять место бога в масштабах целой планеты, а эти – он даже не мог подобрать идеально характеризующее их слово – в последний момент разрушили его честолюбивые планы.
Диверсантов было трое, только вот лицо третьего наполовину скрывала полумаска из черной кожи. При всем желании Богомолов не мог разглядеть его на видеозаписи. Оставалось догадываться, кто бы это мог быть.
«А вдруг это он был тем типом в маске?» – подумал Игорь Михайлович и ужаснулся. Внутри него как будто лопнула заведенная пружина. Он как-то весь разом обмяк, покачнулся и едва не упал в стоящее позади него кресло.
Причин для волнения было более чем достаточно. В ООН выступал Дмитрий Преображенский, хотя еще полгода назад, если верить докладам помощников, его, пусть и со второго раза, но все-таки отправили на встречу с папашей.
– Предатели! Обманщики! Глупцы! Всех заживо сгною! – злобно прошипел Богомолов. Сгорбившись, словно старик, он тяжело опустился в широкую чашу сиденья, прижался лысеющим затылком к холодной коже слегка изогнутой спинки, закрыл глаза и задумался.
А подумать ему было над чем. Слишком много тем для размышления появилось в последнее время. Взять хотя бы злополучную аварию, что произошла почти месяц назад. На следующий день после того происшествия полковник Самохин доложил по телефону, что это не авария, а устроенная профессором Любимовым диверсия. Доказательств у полковника не было, только, как он выразился, интуитивные предположения.
Игорь Михайлович внимательно выслушал командира ЧВК, задал несколько уточняющих вопросов, но ничего предпринимать не стал.
– Вот как добудешь неопровержимые доказательства, тогда и звони, а сейчас нечего меня сплетнями кормить, – сказал он и сбросил вызов.
В тот вечер Богомолова пригласили на званый ужин в обществе финансовых воротил Лондон-сити. Он долго ждал возможности пообщаться с денежными мешками в непринужденной обстановке, завязать новые знакомства или, чем черт не шутит, обговорить предварительные условия взаимовыгодных сделок и не хотел забивать голову лишней информацией. Тем более он прекрасно знал, какие сложные отношения в его корпорации между условными группировками ученых и безопасников. И те, и другие боролись за увеличение объемов финансирования на собственные нужды и вполне могли использовать не слишком корректные методы конкурентной борьбы за лакомый кусок пирога.