План игры

На его счастье, тот день оказался благоприятным для меркантильных планов. Богомолов увидел в потенциальном зяте ум, деловую хватку и, как ему показалось, неподдельную любовь к его дочери. Все это относительно легко далось Моргенштейну. Будучи от природы талантливым артистом, он виртуозно играл придуманную себе роль, порой искренне веря всему, что он делал и говорил.

Позже Богомолов понял, как ошибся в зяте, но поезд, как говорится, ушел. Лиза любила мужа больше всего на свете, и развод для нее стал бы равносилен смерти. Жестоко обманутому тестю ничего не оставалось, кроме как тайком от дочери ненавидеть зятя и надеяться, что тот когда-нибудь проявит себя с дурной стороны. По этой причине он и назначил Ефима управляющим «Чернобыль Лэнда». В парке было полно соблазнов в виде баров с бесплатной выпивкой, казино и борделей с доступными и готовыми на все красотками.

Моргенштейн догадывался, какие чувства испытывает к нему тесть, и платил взаимностью не только Богомолову, но и его дочери. Толстая и некрасивая, она была нужна лишь как инструмент для получения доступа к фантастическому богатству. Он ненавидел Лизу всеми фибрами души и вряд ли бы долго смог изображать из себя влюбленного мужа. Ефим держался из последних сил, когда ненавистный тестюшка предложил занять пост управляющего парком. Моргенштейн с радостью ухватился за возможность сбежать от жены за тридевять земель, хотя для вида несколько дней ходил с грустной миной и печальными глазами.

Восьмой «вспомнил» историю сложных взаимоотношений, словно та произошла с ним на самом деле, и нацепил маску заботливого супруга.

– Ефимушка, любовь моя!

Топая ногами-тумбами по ступеням широкой лестницы, Лиза спустилась со второго этажа, подбежала к мужу и остановилась, как будто налетела на стеклянную стену. Она страдала близорукостью и не сразу заметила, как сильно изменился Ефим. Отец предупреждал, но она не ожидала, что это будет практически другой человек.

На мгновение Лиза подумала, что любимый погиб, а отец, не желая ее расстраивать, наплел с три короба о пластических операциях и подослал самозванца. От подобных мыслей на ее глазах выступили слезы. Сердце замерло, пропустило удар, а потом заколотилось с неистовой силой. В глубинах живота зародился леденящий внутренности холод. Она попятилась, хотела убежать в свою комнату и запереться там, но Восьмой проворковал знакомым до мурашек голосом:

– Лизунчик, ты чего? Разве так встречают дорогого супруга? Иди ко мне, я тебя обниму и нежно-нежно поцелую.

– Это правда ты, – выдохнула Лиза, прижалась к груди «мужа» и заплакала.

Испытывая свойственные Моргенштейну эмоции, Восьмой гладил Лизу по скрытым под шелком платья круглым плечам и складкам жира на спине, бормоча нежные словечки. Он чувствовал к ней лютую ненависть, презирал ее, но старательно изображал влюбленного человека. Жадность и желание жить в королевской роскоши обуревали его, чуть ли не дотла сжигая изнутри. Только деньги могли потушить этот пожар, да и то ненадолго. Ему требовался постоянный приток наличности, и ради этого он был готов на все.

Восьмой недолго осознавал себя Моргенштейном. Все изменилось на третьи сутки его пребывания в особняке. Он проснулся рано утром с гудящей, как колокол, головой. Мышцы ныли, грудь болела, как будто в нее всадили осиновый кол. Всю ночь ему снились кошмары. Он видел себя лежащим в заполненной жидкостью прозрачной капсуле. Какие-то люди в белых халатах подходили к стеклянным стенкам резервуара, о чем-то говорили, показывая на него пальцем. Он не слышал слов, а только видел, как шевелятся их губы.

Потом, как это всегда бывает во сне, он очутился в совершенно другом месте. На этот раз он сидел на стуле с пристегнутыми к самодельным подлокотникам руками. Двое человек, он не помнил, как они выглядели, какого были роста и телосложения, жестоко били его, пытали и мучили. Временами к ним присоединялся третий. В отличие от тех двоих Восьмой сразу узнал его и даже называл во сне по имени, но, когда проснулся, не смог ничего вспомнить. Он лишь чувствовал боль, как будто его истязали наяву.

Восьмой резко сел в кровати, но сразу упал на подушку: гул внутри черепа усилился, тошнота подкатила к горлу. Он прижал ладонь к губам и глубоко задышал через нос.

Когда волна горячей кислятины отхлынула к желудку, Восьмой снова попробовал встать. Опираясь на локти, он медленно приподнялся, подождал несколько секунд и только после этого сел, свесив ноги с кровати.

За спиной раздавалось мерное похрапывание. Восьмой оглянулся через плечо. В одной с ним кровати спала толстуха. Это она храпела, лежа на подушке с открытым ртом. Восьмой не сразу понял, кто эта женщина, и лишь спустя какое-то время вспомнил, что это его неприлично богатая жена.

– У всего есть цена, – пробормотал он, взял с прикроватной вешалки черный шелковый халат с красным драконом на спине и отправился в ванную комнату.