План побега

Я не противоречил ему, но не торопился ввязываться в это дело. Вернувшись домой, я отнес примус в свою комнату, заварил мате и думал до глубокой ночи. В этом вопросе, как и в любом другом, я, безусловно, был на стороне Милены, но и Эллер был ни в чем не виноват. Даже если тут была вина Милены, наполовину или больше, скажи я ей об этом, при ее-то известной вспыльчивости, я тут же сделался бы в ее глазах предателем и перебежчиком. Оставалось одно: поговорить с матерью Эллера и Кристиной; но, уж конечно, не мне было учить этих дам сдержанности. Рассудив так, я с легким сердцем лег спать.

На следующее утро, едва успев продрать глаза, я услышал в телефонной трубке голос Козла, с этаким характерным горловым призвуком, какой у него появляется, когда он сообщает дурные вести.

Он сказал:

- Кажется, бедняга Эллер дошел до точки. Говорят, сегодня ночью он ходил на сборище спиритов. Теперь ему только масоном заделаться недоставало.

Я никаким слухам не верю, поэтому тотчас позвонил Эспарренам. Подошел Кривоногий. Я сказал полувопросительно:

- Говорят, сегодня ночью Эллер ходил на сборище спиритов.

- Да, - позевывая подтвердил Кривоногий. - Теперь ему только масоном заделаться недоставало.

Показания совпали! Я едва пришел в себя. Я знал, что это за сборища, потому что несколько лет назад вместе с Эллером был на одном, в Центре Спиритизма в Бельграно. Незабываемое зрелище: пузатенький столик красного дерева спускался по лестнице шаг за шагом. А получив подтверждение квалифицированных людей - мы там были с главой Совета Попечителей больницы Роусона и с представителем партии "Народное Здоровье", - что столик спустился совершенно самостоятельно, я воистину растерялся. Потрясение вылилось у меня в длительный кризис, пошатнувший мое душевное равновесие. Как можно принимать всерьез всю эту нашу суету, споры, амбиции, если есть другая жизнь, если мы можем общаться с духами? Альберди и Эллер, как сейчас помню, утешали меня тем, что именно вера в ту, другую жизнь и делает наши чувства глубокими, оправдывает все наши желания. Одному из них я на это отвечал, что он не видел шагающего столика, другому - что он плохо разглядел столик и доводы его неубедительны.

Я снова позвонил Эспарренам и попал на Длинного:

- Я слышал, Эллер ходил на сборище спиритов. Что до меня, я мог бы снова отправиться на такое сборище, лишь совершенно отчаявшись, и потому я спрашиваю сам себя, не пребывает ли в отчаянии Эллер; в общем, я собираюсь немедленно сделать то, о чем ты просил меня вчера вечером.

Было сияющее сентябрьское утро. Эллер, когда я зашел к ним домой, как раз куда-то отлучился. Милена приняла меня в прохладной полутемной гостиной. Комната - а она сыграет важную роль в нашей истории - в голубых тонах. На полу - голубой ковер с желтыми цветами, на стенах - голубые обои с желтыми розетками и цветками клевера, расположенными вертикальными рядами. На камине - огромный бюст Галля, того, что придумал всю эту френологию; бюст - из терракоты, напротив бюста - большое зеркало, висящее так, что можно было видеть: он полый; вдоль той же стены, справа, - книжный шкаф со стеклянными дверцами, укрепленными сеткой из позолоченной бронзы; слева - картина, на которой изображен ныряльщик, достающий со дна моря, среди скал, золотой кубок. И конечно, полно стульев, столиков, кресел. С потолка свисает люстра позолоченного дерева, а на круглом столике - лампа с голубым шелковым абажуром, расшитым бисером. Помню и скульптуры: Меркурий в человеческий рост или чуть меньше, Сан-Мартин - как тот, что на площади, только маленький; и картины: Джулия Гонзага, краса Италии, верхом на лошади скачущая по горам со своими наперсницами, полунагая; три наклонных башни, одна из которых, кажется, Пизанская; весталка в пещере при свете свечи и так далее. То, что в этой комнате, загроможденной мебелью, я выбрал себе низенький и шаткий стул, было не злополучной случайностью, но поступком весьма символичным, указывающим на характер моих отношений с Миленой. Она, совершенно спокойная, рассеянно поигрывала терракотовой статуэткой, которую взяла со стола; я не знал, куда девать руки. Наконец я произнес:

- Боюсь показаться дерзким, точнее, бестактным, но я хотел бы сказать кое-что... ну, в общем...

(Теперь, думая обо всем этом, я прихожу к выводу, что Милена меня попросту и знать не знала. Когда я рядом с ней, я даже думать не могу ясно, не то что говорить, - я скован. О, если бы я мог крикнуть ей: "Внутри меня совсем другой человек, и вовсе не глупый!" Но, наверное, мне все равно не удалось бы ее убедить.)

- Говори, - подбодрила она меня.

- Ну, в общем, я думаю, не стоит жить в постоянной борьбе...

- Ты имеешь в виду нас с Эладио? С ним нельзя жить по-другому.

- У него наверняка много недостатков. У кого их нет? Но ты ведь не станешь отрицать, что ты замужем за научным светилом?

- Это-то и плохо. Женщине нужен муж, а не светило. И детям нужно не светило, а отец!