план побега

Я открываю глаза. Передо мной твои прикрытые глазки. Ты еще спишь. Я всегда просыпаюсь раньше тебя. Что тебе снится, девочка моя? «Ты самая красивая», – шепчу я в твое ушко. «Я люблю тебя». Вывернутые чувственные губки. Я всегда сходил от вас с ума, с первого нашего утра. Чуть распухшие ото сна щечки. И от вас я схожу с ума, с первого нашего утра. Мои нежные ручки, как от вас не сойти с ума? Зачем вам этот  треугольный шрам от ожога на левой руке? Зачем правой ладошке мозоли от утюга, которым ты весь день размахиваешь на швейной фабрике. Ведь моих мозолей на ладонях и костяшках пальцев хватит на двоих. Когда мешки бумажные мозоли полируются до зеркального блеска, когда полипропиленовые превращаются в наждачную бумагу. На твоей шее синяки от моих колючих рук. Прости меня. Прости. Может мне стоит уйти от тебя? Может так тебе будет легче? Встретишь кого-то лучше, путевей, благополучней, обеспеченней, а не такую элементарную частицу – единицу рабочей силы, как я. Да, хорошо, что мои родители не дожили до этих синяков на ее шее. Плохо то, что умерли в один год. Девочка моя, ты же единственное, что у меня есть. Единственное. Мы вчера делали ребенка. У нас будет ребенок. Обидно, но у него, как и у меня не будет дедушек и бабушек, твоего отца я к нему не подпущу. Хватит с него того, что он над тобой делал. Надо зайти к нему перед работой, еще раз морду разобью, небось, уже зажила. Если бы не он, может, и ты была бы другая. И я. Плохо, что так с твоей мамой случилось. Девочка моя, я люблю тебя. Прости меня. Не знаю, откуда во мне эта злость? Раньше ведь не было. Жаль, что ничего не будет, так как раньше. Девочка моя, ведь я никого не хочу кроме тебя. Я прижимаю ее к себе. Какая ты горячая. Сильно целую ее губы. Открываешь глаза.

– Доброе утро, – шепчу я. – Я люблю тебя.

Она отталкивается от меня и морщится.

– У меня все болит. Счастлив? – недовольно спрашивает.

– Забудь, этого больше не повториться, – как можно нежнее.

– Я уже устала забывать, – резко говорит она и встает.

– Постой, – прошу я.

– Если буду стоять, работа ко мне не придет.

Уходит. Я поднимаюсь тоже. Вместе чистим зубы. Отпечатки пальцев на шее.

– А синяки? Что скажешь на работе? Может, прикроешь платком? – виновато спрашиваю, стараясь, не встречаться в зеркале с ее взглядом.

– Веревкой вернее будет, – говорит она, выплюнув пасту в раковину. – Выйди мне надо подмыться.

После завтрака, спрашиваю разрешения провести ее до остановки. Она молча, одевается. Я тоже.

– Я буду скучать по тебе, – говорю, ведя ее под ручку.

– Ничего не умрешь.

Закуриваю.

–  Ты обещал бросить, – говорит она, освобождаясь от моей руки.

Выплевываю сигарету.

– Я люблю тебя, – признаюсь ей, возвращая руку на место.

– Не ты один.

– Не говори так.

– Завтра вечером увидимся.

– У нас будет ребенок.

– Нет. У меня безопасные дни.

– Хорошо. Я буду ждать опасных ночей, – говорю я и тянусь к ней, чтобы чмокнуть в губы.

Она отворачивается.

– Мой автобус, – безразлично бросает мне через плечо и быстро уходит.