Планемо

— Что все это дойдет до самого верха, — почти огрызнулся Стивенс, но тут же взял себя в руки. — Не знаю, где Ульрик достал эту дрянь. Действительно не знаю. Это вещество запрещено в Урсуле, но на Мумбаях его можно купить свободно. Я не слежу за сотрудниками днем и ночью, у меня нет такой задачи. С обязанностями справляются, остальное их личное дело.

Катлер развернул салфетку.

— Когда это стало понятно?

Стивенс сначала скривился, а потом махнул рукой, решив говорить только правду и ничего кроме правды.

— Когда Ульрик отказался выполнять свои прямые обязанности. До этого я списывал его странности на своеобразный юмор и плохое настроение. Но последний раз был уже перебором. Я отругал его, потом пригрозил, результата это не имело, он продолжал нести ахинею, пытался убедить меня в своей правоте, показывал фильтр в шкафу. В тот момент я еще думал, что он пьет по-тихому и это признаки делирия. Вызвал носилки, чтобы отправить его на экспертизу принудительно, после этого обшарил шкаф, предполагая, что найду там запасы виски. А нашел под фильтром это. Песок так не выглядит, пыль тоже.

— Вы что же, на глаз определили, что за вещество рассыпано на полке?

— Не надо быть семи пядей, если человек запирается посреди рабочего дня и ведет себя неадекватно, а на полке у него следы черного порошка. Не знаю, как я не убил его тогда, едва представив, что это мог обнаружить кто-то другой.

— Почему не сделали анализ найденного?

— Боялся огласки. Если мой подчиненный так себя ведет на рабочем месте, стало быть, и моя вина в этом есть.

Утверждение было спорным, но Катлер не стал акцентировать на этом внимание. Возможно, он плохо знаком с порядками на корабле, а Стивенс знает, о чем говорит.

— И что вы сделали потом?

— Сам тут на скорую руку все собрал и утилизировал вместе с фильтром.

— Зря. Следовало сообщить хотя бы врачу.

— Вы вообще представляете, что такое замараться с наркотиками, когда на корабле присутствует глава государства? Никто даже слушать не станет, снимут с должности в одну секунду, лишь бы расследование завершить и отчитаться наверх о результатах. Если срок и не дадут, то о приличной работе точно придется забыть навсегда. Но Ульрик умер. В каком-то смысле это лучшее, что он мог сделать. Менингит — инфекция, смерть наступила в санчасти, вскрытие в таких случаях не делается. Если бы вы не начали интересоваться проклятым фильтром и пылью, никто ничего не узнал бы, а совершенно идеально уничтожить следы, понятное дело, я не смог.

— Подождите, разве в санчасти не определили наличие примесей в его крови? — удивился Катлер. — У него должны были взять пробы.

— Брали, но почему-то не выявили, — в голосе Стивенса была уверенность или ее подобие, насколько это вообще возможно в такой ситуации. — Может, он пытался соскочить в этот промежуток. Не знаю. Своего опыта у меня нет в таких делах, я никогда не употреблял ничего запрещенного.

Стивенс замолчал. Катлер не стал задавать новых вопросов, потому что теперь срыв Ульрика выглядел намного понятнее. Такой побочный эффект есть у всех наркотиков, особенно в период абстиненции, остальную цепочку Бен описал верно. Заодно стало объяснимо и поведение самого Стивенса в кабинете Шепарда: если обо всем этом он думал во время доклада, то понятно, и почему чужое мнение выдал за свое, и почему не вспомнил потом, что говорил, — когда над тобой висит срок, тут уже не до снимков гнейсов и кварцев.

Теперь Катлер действительно чувствовал, что дело можно закрывать, — недостающее звено встало на место. С ним ситуация казалась ясной.

— Есть предположения, у кого Ульрик доставал «блэк» на корабле? Может быть, кто-то недавно к нему приезжал? Знакомый, родственник?

Стивенс покачал головой.

— Пока «Эссен» принимает на борту генерала Шепарда, никто не станет так рисковать. Это могли быть и старые запасы, склад-то огромный, можно спрятать что угодно в каком угодно количестве, если хорошо разбираешься в его закоулках. А Ульрик разбирался. На всякий случай я предупредил остальных сотрудников, если найдут что-то подозрительное — не трогать и дать мне знать. Все, что обнаружил в шкафу, я уничтожил. Там немного было.

Он поднялся, зачем-то отряхнул колени и без того чистых брюк, и остался стоять, опустив руки вдоль тела. Катлер даже его пожалел — хочет спросить о своей дальнейшей судьбе, но не знает как.

С точки зрения следователя, огласка обстоятельств не повредила бы никому, кроме Ульрика, тогда как попыткой скрыть преступление и дать ложные показания Стивенс сделал хуже только себе. Его счастье, что у Катлера отпуск и он не обязан составлять никаких протоколов. Покойнику не поможешь, а вот живым действительно можно навредить.

— Мистер Стивенс, если вы гарантируете, что остальные ваши сотрудники к этому не причастны, я обещаю не доводить обстоятельства дела до генерала Шепарда. Но ведь шкаф общий, не личный…

— Даю слово, это не они, — горячо поклялся Стивенс, для убедительности прижав ладонь к груди. — У меня люди положительные, семейные, старательные. Да и зачем им? Тут работа легкая, деньги платят хорошие, какой смысл?