Планета битв

Мне пришлось довольно долго блуждать кривыми улочками меж покосившихся лачуг, ныряя под веревки со стираным тряпьем. Над чешуей низких крыш утесами высились закопченные громады многоэтажников, в которых комнатки «двадцать пять шагов», прозванные так за то, что в них можно было пять раз шагнуть в длину и в ширину, сдавались мэрией за десять талеров в месяц.

Госпожа Стефани жила в убогой полуподвальной каморке. Рядом с ее дверью скрипела на ветру грязноватая вывеска трактира «Медный грош». Судя по лицам людей, входивших и выходивших из трактира, это было то еще заведение.

Отшагав семь стертых ступенек, я толкнул грубо сколоченную дверь и оказался в жилище гадалки. Здесь, в полумраке, освещенная рассеянным тусклым светом из крохотного оконца под низким потолком, царила настоящая «честная бедность», та самая, воспетая еще Робертом Бернсом. Мне подумалось, что, когда у человека нет ничего, кроме самого необходимого — ложа, чтобы спать, стола, чтобы есть, и стула, чтобы сидеть, он совершенно иначе воспринимает действительность.

– Мой господин похож на микробиолога, изучающего простейших, — с нескрываемым сарказмом проскрипела в тишине гадалка, выступая из темного угла. Я с трудом рассмотрел, что госпожа Стефани очень стара, но одета с подчеркнутым достоинством. Определить, какой она крови, не представлялось возможным — это была совершенно седая старуха с большим крючковатым носом и желтым торчащим подбородком. Из-за глубоких морщин я совершенно не видел ее глаз, они попросту пропали на этом изувеченном возрастной эрозией лице.

Несколько растерявшись, я извинился. Старуха прошла по комнате и села на край топчана, устланного облезлой шкурой альбы.

– Госпожа Стефани… Мне вас рекомендовали как…

– Мой господин скоро совершит путешествие, которое закончится убийством, — перебила меня гадалка. — Потом к нам придут незваные гости. И снова все завершится мертвецами. Будет много, очень много мертвецов.

Я по-прежнему стоял в дверях. Было слышно, как поскрипывает трактирная вывеска на улице. Слова старухи показались мне темными, как вода в колодце. Что они означали? Путешествие — это понятно. Но почему убийство? Кто кого убьет? Что за гости? Что за мертвецы? Я наладился уже задать эти вопросы, но госпожа Стефани опередила меня:

– Будущее всегда неясно, особенно если речь идет о судьбах множества людей. Один шаг, одно движение — и все меняется. Не спрашивайте меня, почему я так сказала, мой господин. Лучше покажите бумагу. У вас ведь есть бумага? Рисунок. Дайте его!

Совершенно сбитый с толку, я сунул руку в карман и протянул старухе сложенный вчетверо лист с изображением, перерисованным мною еще на озере Скорби.

Развернув лист, гадалка несколько секунд смотрела на него, потом заговорила уже совсем другим тоном.

– Это один из самых древних символов, известных людям. Ороборо. В Древнем Египте этот знак символизировал смену циклов. Закат — и восход, зима — лето. Смерть — возрождение. Потом была Греция и Рим. Там ороборо связывали с вечностью, всесильным временем, не имеющим ни начала, ни конца. В Средние века алхимики называли такой символ уроборосом. Он выражал идею единства всего сущего. У гностиков ороборо символизировал соединение противоположностей…

Каюсь — я не сдержался и прервал плавную речь госпожи Стефани:

– Но почему этот змей появился здесь, на Медее?

– Молодость нетерпелива, — усмехнулась старуха и отложила рисунок. — Мы еще не добрались до колеса сансары, которое так же изображалось в подобном виде, а мой господин уже торопит меня. Пусть думает сам. Чтобы получилась лепешка, нужно смешать муку от колосьев, воду от неба, яйца от птицы, соль от земли и еще много чего. Смешать, вымесить, дать выстоятся, поставить в печь… Я устала. Ищите, мой господин — и найдете. Прощайте.

И старуха легла навзничь на шкуру, сложив костлявые руки, похожие на лапы большой птицы, на животе. Постояв некоторое время в тишине, я выложил из сумки на стол связку вяленых трубников, мешочек с зернами метельника, фляжку с настоем «черной вишни», забрал рисунок и на цыпочках удалился.

На улице подвыпившая троица длинноволосых пастухов, выставленная из «Медного гроша», ругалась с вышибалой. Вокруг бегали и гомонили дети. Я тоже вдруг почувствовал себя ребенком, маленьким обманутым ребенком, которого пригласили на праздник, поманили изысканным лакомством, дали попробовать, лизнуть самый краешек, а потом отправили домой. Понятное дело — я тут же разозлился на гадалку.

– Старая стерва! — само собой вырвалось у меня.

– Да чтоб тебя приподняло да расплющило! — немедленно отреагировала какая-то пожилая женщина с корзиной в руках.

Чертыхнувшись, я быстрым шагом отправился прочь из Дымного города.