Планета чудес

Мюнхаузен окончил свою речь и пошёл со сцены, стуча каблучками, позванивая шпорами и насвистывая пиратскую песенку.

— Железно! — сказали ребята.

А председатель объявил, что сейчас со своим рассказом выступит второй кандидат в победители. Девиз рассказа такой: «Весь мир смотрит на то, на что смотрю и я, но никто не видит того, что я вижу».

— Та-ак! — неопределённо сказали ребята, сидящие в зале.

На сцену вразвалку вышел толстый дядя в белых шароварах, в короткой куртке и с широченным красным поясом. На каждом плече у него было по тяжёлому ружью, за поясом торчал огромный охотничий нож, на животе — патронташ, на боку — револьвер.

— Ура! — закричали ребята. — Так это же Тартарен из Тараскона, знаменитый охотник на львов!

Да, это был сам Тартарен. Все ребята знают, что его кабинет в Тарасконе сверху донизу увешан ружьями и саблями. Карабины, пищали, мушкетоны, корсиканские ножи, каталонские ножи, ножи-кинжалы, ножи-револьверы, малайские ножи, караибские стрелы, кистени, кастеты, готтентотские п'aлицы, мексиканские лассо — всего не перечтёшь!

И везде надписи: «Отравленные стрелы — не прикасайтесь!», «Заряженные ружья — берегитесь!»

Все ребята знают, что Тартарен — грозный истребитель львов. Все помнят его первую охоту на льва. Положив одно ружьё перед собой и вцепившись обеими руками в другое, он сидел и блеял козлом. Ведь каждый уважающий себя охотник на львов берёт в засаду козла. Козёл блеет и привлекает хищников. Но Тартарен не нашёл козла; потому-то он и блеял сам.

И вот впереди показалось что-то чёрное и гигантское. Тартарен стреляет и слышит ужасный рёв. «Ага!» — кричит охотник, хватаясь за нож. Но напрасно он схватился за нож; у ног его лежит не грозный царь пустыни, а безобидный домашний ослик! Прибежала хозяйка ослика и избила Тартарена палкой. Так печально закончилась его первая охота на львов.

Но все охотничьи огорчения забываются быстро. Вот и теперь Тартарен хочет рассказать кое-что про охоту на львов.

— Львы — моя слабость! — начал он. — О львы! Ст'oит мне закрыть глаза, и я вижу их тяжёлые, пышные гривы, я слышу их громоподобный рёв. — Тартарен прослезился: все свирепые охотники к старости становятся слезливыми.

Высморкав нос, он продолжал:

— О львы, вам я посвятил лучшие годы своей жизни. Я не трус, но я боюсь львов. Львов и самого себя. Потому что только от львов да от самого себя могу я ожидать такое, чего и вообразить-то невозможно. Взбрело же мне раз в голову отобедать с дикими львами за одним столом!

Сказано — сделано. Я приказал поставить стол, накрыть его скатертью и украсить вазой с цветами. Были разложены приборы и поставлены стулья. В меню входил салат из овощей и фрукты. Это, конечно, для людей. Для львов на стол была положена целая зебра.

За стол я усадил своих африканских знакомых. Теперь оставалось позвать львов. Это не представляло для меня никакого труда. Я дважды выстрелил, и стая львов прискакала из пустыни.

И вот стая голодных львов расположилась с нами за одним столом. Мы ели салат. Львы рвали зебру. Они не обращали на нас никакого внимания. Зато мы не спускали с них глаз! Друзья мои тряслись, как листья на ветру, и салат застревал у них в горле. Один я ел не торопясь.

Кто знает львов лучше, чем я!

Видите на моей феске дюжину кисточек от львиных хвостов? Это кисточки львов-людоедов! А простых львов я убивал в иной год по триста шестьдесят пять штук: как день, так лев! Однажды ночью я застрелил сразу восемнадцать львов! Шагнуть было некуда!

Да что львы! Я убил почти полторы тысячи слонов, около двух тысяч буйволов, а антилопам и счёт потерял!

Но — к делу! Итак, я не сводил глаз с львиных хвостов. Уж я-то знаю, что перед тем, как напасть, лев непременно три раза встряхивает хвостом. Не два, не четыре, а ровно три раза! Будто считает: раз, два, три — и кидается! Знаю я их хвосты, немало их перебывало в моих руках! Я ведь львов за хвосты ловлю. Схвачу — и готово. Только не вздумайте хватать льва за конец хвоста! Он отшвырнёт вас, как пустой спичечный коробок. Хватайте за самый корень и держите крепко — это самый верный способ ловить львов!

Так вот, я ел салат и смотрел на львиные хвосты. Ни один из хвостов не дрогнул. Обед прошёл в дружественной обстановке: если бы я хотел, я мог бы насыпать хищникам на хвосты соли.

Тартарен, кряхтя, встал, подтянул турецкие шаровары и зашаркал со сцены.

— Этот умеет! — восхищённо ахнули ребята. — Не миновать ему книжку писать!

Сторонники Мюнхаузена угрюмо молчали. А некоторые дышали на ладони и разминали кулаки. Они считали, что всякий спор непременно приведёт к драке.

Со сцены уже неслось: «Я буду говорить не для того, чтобы поучать, а с намерением заставить подумать, а может быть, и помечтать». Это был девиз третьего, последнего рассказчика. На сцену вышел наш земляк — ленинградец Парамон.

Ребята встретили его молча. Они хорошо знали Мюнхаузена и Тартарена; каким-то окажется Парамон? Схватка обещала быть сердитой: не просто переврать таких специалистов!

— Без драки не обойтись! — сказали те, кто разминали кулаки и дышали на ладони.