Планета для контакта

Доктор шагнул к пролому и почти сразу пропал в темноте.

Практикант опустился на камень. В абсолютной неподвижности и тишине подземелья, казалось, остановилось даже время.

Доктор уверенно свернул направо, словно кто-то позвал его. Прошел через длинную галерею одинаковых цилиндрических ячеек и еще раз повернул направо. Небольшая восьмигранная ячейка, в которую он вошел, почти ничем не отличалась от предыдущих. Но в центре стояло странное сооружение. Доктор направил на него луч фонаря.

- Похоже на каменное кресло... А сидеть в нем должно быть удобно, только холодновато, наверное...

Он приподнял фонарь и увидел, что потолок ячейки напоминает сферическое зеркало. Зеркало было совершенно черным и блестящим. Прикинув фокус сферической поверхности потолка, Доктор решил, что он должен оказаться как раз на уровне головы сидящего в кресле человека, если только там должен был сидеть человек... Ну что же, собственно, только это ему и осталось проверить, за этим он и пришел...

Какой-то очень знакомый звук послышался Доктору. Звук из далекого детства. Он не сразу понял, не сразу узнал его, но, почему-то улыбнувшись, сел в кресло и, уже сидя, словно в тумане, вспомнил, что звук был похож на школьный звонок. Потом звук стал нотой выше, перешел в надоедливый комариный писк, будто в затылок человеку входило противно визжащее сверло.

Доктор задвигался, усаживаясь поудобнее. Звук стал гораздо громче, пониже тоном. Теперь он больше всего походил на сердитое гудение большого шмеля, запутавшегося в траве... Одновременно Доктору показалось, что на потолке движется какая-то тень. Нет, не тень. Скорее, туманное светлое пятнышко, более светлое, чем общий фон потолка. И не одно. Вот еще, и следующее. Все бегут от периферии к центру, там гаснут, на смену им бегут новые. Контуры неясны, размыты, и ничтожен контраст, на пороге его зрения едва уловимая тень. Доктор повернул голову и сразу обнаружил, что тон непонятного звука связан с местоположением его головы, а еще через минуту установил, что звук становится наиболее громким, если голова находится точно в фокусе каменного зеркала потолка.

Постепенно звук усиливался. Теперь он напоминал рев морской сирены. Светлые пятна на потолке обрели четкие реальные контуры, но не стали от этого понятнее. По-прежнему в их рисунке Доктор не мог уловить ни одной знакомой черты. Сейчас они шли ровными, ритмичными волнами от края к центру и обратно. Согласно с их движением то затихал, то поднимался во всю мощь рев корабельной сирены. Краешком сознания Доктор понимал, что никакого рева на самом деле нет, что это просто слуховая галлюцинация. Он слышал звук не ушами, а как будто всем черепом, но это не имело никакого значения, он словно попал в шторм в крошечной лодке, и огромные валы швыряют его то вверх, то вниз, то затихают, то нарастают вновь. Ритм постепенно ускорялся, меняя амплитуду своих колебаний, первая серия становилась длиннее, вторая короче. Сознание затягивала пелена. Доктор еще не совсем потерял контроль над собой и, наверное, мог бы усилием воли вернуть четкость мысли, но тогда он ничего не поймет и не узнает... Надо сидеть спокойно, не шевелиться, вслушиваться в могучий пульсирующий звук, всматриваться в картину бегущих теней на потолке и ни о чем постороннем не думать... Наверное, их альфа-ритм не совсем совпадает с нашим, и ему еще повезло... Это была его последняя мысль.

Мир изменился, словно кто-то тронул наводку на резкость. Так бывает, если долго смотреть в одну точку на какой-нибудь рисунок в книге: сначала он расплывается, потом двоится. Так двоилось сейчас его сознание. Одной его частью он видел себя так, словно наблюдал за посторонним человеком в безжалостном ослепительном свете прожекторов. Человек, сидящий в каменном кресле, смертельно устал и потерял надежду вернуться домой. Он маскировал от товарищей свою усталость за ежедневными шутками. Маленький, слабый человек. Рядом с ним были тайны громадной планеты, но ему не было до нее никакого дела. Что ему чужая планета? Равнодушен сидящий неподвижно человек. В его одежде запутались каменные крошки. Он видел картины из своей жизни, далекие картины, о которых хотел когда-то забыть, чтобы простить себе невольные ошибки; но оказалось, что на самом деле он их не забывал, и именно эта скрытая память делала его сильнее.