Планета грибов

– Вы оттуда? Знаете, сегодня один мужчина, тоже, с сердцем плохо. Там, говорит, кошмар. Просто ужас. Говорит, есть человеческие жертвы. Там, говорит, озеро. Люди не знали, поехали кататься на лодках, а тут такое! Воду прямо вспучило. Человек десять смыло, а может, и больше. Выловят – скажут…

Она поднимает глаза:

– Тебя как зовут?

– Меня? Настя.

– Красивое имя.

– Ой, – вспыхивает. – Не знаю. Обыкновенное, русское.

– Нет, – она настаивает, – не обыкновенное.

– Ой, – девочка всплескивает руками. – У меня же в сумке «Спазмалгон» – ничего? – бросается к стойке. – Это хорошее. У меня тоже бывает. Знаете, болит голова. Вот. – На ладони две белые таблетки. – Съешьте обе – вмиг полегчает. А хотите, – девочка оглядывается, – я с вами посижу? Пока никого нету.

– Говоришь, вмиг полегчает? – она улыбается с нежностью. Странное чувство.

«Почему – странное? Когда женщина ждет ребенка…»

– Чай-то! – девочка тоже улыбается. – Забыла – из головы вон.

– Не надо. Посижу и поеду. Мне уже лучше. Твои таблетки действуют.

– Вот видите, я же говорила! Хорошие. Анальгин хуже.

Она думает: «Надо что-то… – тянется к сумке: кошелек… – Нет, деньги – неловко. – Ключи, документы. Телефон?.. Телефон – хороший подарок. – Ах, да, – вспомнила. – В машине, на зарядке…»

Девочка стоит, сжимая в руке сумочку, китайскую, из кожзама.

В юности у нее была похожая, только еще хуже.

– У тебя красивая сумочка.

– Красивая?! Ой, ну что вы… Вам правда нравится? Это у нас, в Токсове. Перед вокзалом ларьки.

– Ты живешь в Токсове? – она смотрит на свою сумку, последнюю, купленную к Новому году: ее собственный календарь – ориентир во времени. У женщины, которая ждет ребенка, другие ориентиры.

– Да. А вы – в Петербурге?

Она улыбается:

– В Репине. На Финском заливе. Бывала когда-нибудь?

– Нет, – девочка качает головой. – Я только в городе бывала. Больше нигде. А там у вас что, – кивает в сторону Соснова, – дача?

– Там? – она смотрит на свою сумку, но теперь уже уверенно. – Знаешь, что я придумала? Давай поменяемся.

– Чем? – девочка смотрит недоуменно.

– Сумками. Мне твою, а тебе мою.

– Но у вас… Что вы! – щеки заливаются нежной краской. – Это же «ГУЧЧИ»! Я видела, в одном журнале…

– Послушай, – она останавливает. – Я уезжаю, далеко. Понимаешь?

– Да, – девочка поднимает руку, отводит челку. – Далеко, значит – навсегда? – Смотрит испуганно, будто сказала лишнее.

– Вот видишь, какая ты умная. И добрая. Но главное – умная, – она улыбается через силу. – Буду смотреть и думать: как там Настя?

Она вынимает, выкладывает на стол: кошелек, ключи, папку с документами, какие-то бумажки, мятые салфетки. «Ничего, это все пройдет. Не вмиг, но не может же вечно. Главное – вырвалась».

Девочка смотрит завороженно, тянется к своей сумке. Переворачивает, вытряхивает на стол:

– Ой, извините, я сейчас… А она правда настоящая?

– Правда, – она берет пустую сумку, складывает вещи. Вынимает три сотенные бумажки. – Вторая колонка. Десять литров.

Идет к двери. Прежде чем выйти на улицу, прислушивается к себе. Действительно помогло. Голова как новенькая.

Оборачивается:

– До свидания… – Ей хочется сказать: доченька. В мире, в котором все изменилось, она – мать.

Девочка ее не слышит. Смотрит на сумку, будто не верит своим глазам… —

* * *

Он боялся, что провозится до обеда, но этот этап сизифова труда занял сорок минут. Главная препона – крыльцо. Когда руки держат таз, нечем отодвигать ветки. Хорошо хоть куртка с длинными рукавами.

Сквозь стекла веранды виден голый камень.

«А если не приедут?..» Одергивает себя: нельзя думать о плохом. Пошарив в кармане куртки, достает телефон: в левом верхнем углу – голый стволик антенны, с которого срезали ветки.

Подойдя к люку, задирает голову. Пока не приехали, можно поработать. Мысль о работе кажется странной, будто пришла из другой жизни. Через силу, ноги совсем ослабли, взбирается по лестнице. Дверь в кабинет закрыта. Зато распахнута другая, та, за которой собственно чердак, набитый рухлядью. Он заглядывает: драповые пальто, спинки кроватей, колченогие стулья…

Стоит на пороге – опешив, не веря своим глазам: из потолка торчит здоровенный сук. Еловая ветка пропорола шифер. В гипсокартоне зияет рваная дыра. Он подходит на цыпочках, заглядывает в прореху, пытаясь разглядеть стропила. Ничего не видно. На полу лужица, присыпанная хвоей.

«Приедут – починят. Я не строитель. Я…»

Спускается по лестнице. Раздвигая проклятые ветки, сходит с крыльца.

Под холодильником тоже лужа. Открыв дверцу, вынимает пакет, нюхает. Молоко успело скиснуть. Морщась, ставит на место. Неприятно сосет под ложечкой. Яйца. Сырые есть опасно. Макароны – и те не сваришь. Можно сходить на горку, купить каких-нибудь консервов. Раньше, по привычке, всегда держал про запас. «Уйдешь, а они приедут. Хлеб, огурцы, помидоры. Ничего, – подбадривает себя. – До утра продержусь».

На скамейке осталась книга. Чтение всегда отвлекает.

«Что там у нас? Ага…»