Планета грибов

Покачала головой: нет, мне что-нибудь…

Библиотекарша задумалась, потом предложила: попробуйте Бёлля, «Глазами клоуна». Отмечая в формуляре, подняла глаза:

– У вас редкая фамилия. Был такой писатель, подавал большие надежды. Потом куда-то исчез.

Ответила твердо:

– Мой отец – инженер. У нас в роду одни инженеры и торговцы. Я тоже торговка.

– Ой, извините, – библиотекарша заторопилась. Видимо, напугалась слова. Отдавая книгу, зачем-то сказала: – Конечно, там всё другое: Германия, послевоенное время. Сын обвиняет родителей – в свое время они поддержали нацистов.

Когда прочла, подумала: не такое уж другое.

Купила коробку конфет. Хотела поблагодарить. Пришла, а там молоденькая. Босоножки на каблучках, открытое платьице. Модное, по сезону: никаких оренбургских платков.

– А где?.. – вдруг сообразила: не знает ни имени, ни отчества.

Но та поняла:

– Марья Дмитриевна?.. Уже месяц как. Сердечный приступ. Прямо здесь, на работе.

Отдала конфеты девице. Та обрадовалась:

– Ой, спасибо! Что будете брать?

Ответила: ничего.

Отвлекаясь от воспоминаний, она берет книгу, оставленную на диване: плод темных ночей и светлых дней. «Ну и что я тут вычитаю?..» Тоскливо оглядывает комнату. Пустую. Если не считать главного героя триптиха: чучело в шляпе, помесь яйца с человеком.

Правая щиколотка немного опухла. Надо лечь и задрать повыше.

Стараясь устроиться удобнее, ворочается, приноравливаясь к матрасу, продавленному родительскими телами. Подпихивает под ногу подушку. У старых художников были свои секреты: непонятно, кто на кого смотрит. Вот и сейчас – такое впечатление, будто чучело в шляпе смотрит ей в глаза. «Человек-дерево», – так его назвал дядечка в смешной куртке.

Около музея крутились гиды с табличками, предлагали свои услуги. Конец ноября – мертвый сезон. Сперва обратила внимание на куртку: длинная, похожа на старинную. Объяснила: меня интересует только одна картина. «О! – он рассыпался в комплиментах. – У госпожи безупречный вкус. Госпожа разбирается в живописи».

По-русски говорил правильно, только немного странно. Такое впечатление, будто из бывших. Пока шли, рассказывал историю музея. Она почти не слушала.

У триптиха стояла японская группа: детские фигурки в одинаковых синих курточках. «Это недолго. Мы – следующие». Кивнула, не сводя глаз: лицо, повернутое вполоборота, бледное – под цвет яичной скорлупы. Думала: «Не может быть… Неужели сейчас?.. Увижу и пойму», – вдруг бросило в жар, хотя в залах было прохладно.

Гид рассказывал о сотворении мира: «Обратите внимание на левую створку… Художник изобразил Адама и Еву. Адам смотрит изумленно…» Японцы двинулись дальше: дисциплинированно, парами – ни дать ни взять юные пионеры. В зал входила другая группа: рослые, похожие на скандинавов. Скандинавская группа остановилась поодаль, немного в стороне. Их гид смотрел в ее сторону. Она испугалась: сейчас погонит, скажет, у меня плановая группа. Дядечка в старинной куртке рассказывал о земных наслаждениях. Перебила: «Да-да, спасибо. Скажите, это кто?»

«Называют по-разному. Я предпочитаю Человек-дерево. Яйцеобразный корпус опирается на стволы деревьев. Обратите внимание на отпавшую часть скорлупы. Внутри вы видите обычную бытовую сценку: люди, сидящие за столом…» – дядечка рассказывал неторопливо и размеренно, не обращая внимания на скандинавов, ожидающих своей очереди. «А это?» – она указала на широкополую шляпу, увенчанную музыкальным инструментом, похожим на волынку: по широким полям шли маленькие фигурки – одни одетые, другие голые.

Ее провожатый вытер лоб, будто ему тоже стало жарко: «Фигуры, одетые в костюмы времени, принято называть демонами. Голые фигурки – их жертвы».

«По-русски говорят: в костюмы того времени», – поправила, но тут же спохватилась: неловко, старик может обидеться. Надо извиниться, в конце концов, какая разница.

Но он, если и обиделся, не подал виду. «Обратите внимание на выражение лица. Художник нашел его не сразу. Если госпожа бывала в Вене… На венском эскизе Человек-дерево улыбается. Также обращаю внимание госпожи на сполохи огня – на заднем плане. Может показаться, что художник изобразил пожар, горящие дома. Ничуть не бывало!» – он погрозил пальцем.

Гид, сопровождающий скандинавов, что-то пробурчал по-испански. Старик обернулся. Под его взглядом чужой гид как-то смешался и затих.

«Не пожар? А что?» – спросила и почувствовала себя маленькой, будто рядом с ней не старик в старомодной куртке…

«Конец света. Или, если госпоже угодно, канун Страшного суда. Принято считать, – он говорил мерным голосом экскурсовода, – что в это время случится космическая катастрофа: солнце и луна померкнут, звезды упадут с неба, само небо свернется в свиток. Этого мнения придерживаются некоторые авторы, с которыми трудно не считаться. В частности, апостол Матфей. Похожие картины являлись и автору Апокалипсиса, впрочем, и раньше, в “Книге Даниила”…»