Планета грибов

Казалось бы, должен испугаться, но он стоял, озираясь с любопытством, оглядывая замысловатую лепнину, высокую – под потолок – печь, обложенную майоликовой плиткой. Кое-где плитки выкрошились, оголив кирпич.

Если судить по мебели – старинной, красного дерева, – хозяину полагалось кутаться в стеганый халат или шлафрок с тяжелыми оперными кистями, но на Марлене были вечные джинсы, протертые на заднице, и старый вытянутый свитер. Может быть, поэтому и выглядел молодо – максимум лет на двадцать пять. Помогало и слабое освещение: из трех гнезд люстры, висевшей под потолком, горело только одно. И короткая стрижка – в прежние времена Марлен ходил заросшим. Рядом с другом, сохранившим молодой облик, он чувствовал себя пожившим.

Свет, не достигавший углов комнаты, казался пыльным.

– Ты здесь?… – он проглотил живешь: не был уверен, подходит ли это слово к нынешнему Марленову существованию.

– Угу, – выступив из тени, Марлен ответил – ему показалось, равнодушно. В сердце шевельнулась обида, но он по обыкновению проглотил.

– Хорошая квартира…

Сквозь щель в приоткрытой двери проглядывал ломтик коридора. Каким-то образом он понял: там множество дверей, за каждой огромная комната – и все это принадлежит Марлену. По нынешним временам – целое состояние.

– Угу, – Марлен кивнул. – Родительская.

– Ты с ними помирился? – он обрадовался от всего сердца. Сколько лет мыкаться: сперва в общежитии, потом по чужим углам – снимать комнаты в коммуналках.

– Отошла по наследству, – Марлен ответил неохотно.

– А это… мы с тобой… где? – опасаясь насмешек, выбрал нейтральную формулировку.

– Черт его знает, – Марлен подошел к стеллажу, снял с полки книгу в синем коленкоровом переплете. Пролистал, ловко пропуская страницы сквозь пальцы – как заядлый картежник свежую колоду. Коротким прицельным жестом отбросил в угол, где (только теперь он обратил внимание) высилась груда книг. – Нам с тобой без разницы.

– Без разницы? – переспросил осторожно. – Почему?

Марлен снял с полки еще одну – тоже в коленкоре, но отдававшем прозеленью.

– Почему-почему… По кочану, – бормотнул и, на ходу поддергивая рукава, словно его ждала черная работа, направился к печи. Взвыла и застонала тяга. Коленкоровая обложка вспухла голубоватым пламенем. Он смотрел на занимающиеся страницы: они вертелись, будто небесный огонь пропускал их сквозь пальцы.

– Вот, – Марлен взял следующую. – Жгу. Папашины. И его коллег.

– Это… – он догадался. – Суд?

– Как бы, старичок, как бы… – Марлен глянул усталыми глазами. – Суд, но не такой уж страшный. Бывает и пострашнее.

– А что потом? Когда… когда… – он хотел спросить: когда сгорят? – но, глядя в Марленовы глаза, отчего-то не решился.

Небесный огонь погас, оставив горку пепла.

– Когда-когда… Закогдакал! – Марлен передернулся зябко. – Работа. Просто работа. Сутки через трое. Прихожу, а они стоят. Целые и невредимые.

– Так ты здесь работаешь? – он совсем запутался. – Но… Это же твоя квартира. Ты здесь живешь.

– Живу, – Марлен подтвердил. – И работаю. Где живу, там и работаю. Где работаю, там и… – махнул рукой.

– А эти, – он кивнул на книги, которые Марлен не тронул, оставил в шкафу. – Кто их авторы?

– Авторы? – Марлен откликнулся равнодушно. – Умерли. Отдали души, – теперь он заговорил торжественно, будто перенял интонацию у какого-нибудь древнего царя или вестника. – Смертью Автора оплачено рождение читателя, – усмехнулся и сменил интонацию: – Ты их видел – наших читателей? Короче, эти мудаки доигрались.

«Смертью автора…» Он опознал скрытую цитату: один из Марленовых любимых французов. Но так и не понял, кого именно Марлен имеет в виду.

– Так ты… – помедлил, подбирая правильные слова. – Разочаровался в французах?

– Французы? – в глазах Марлена что-то мелькнуло. – Они-то здесь при чем? Не они, старичок, а мы. Уроды, слизняки, мокрые курицы… Заставь дураков богу молиться! Нам же пофиг: хоть тебе марксизьм-ленинизьм, хоть литературная теория… Была бы дырка, глядишь, дикари уже лопочут: дискурс, нарратив, бла-бла-бла, конец истории… Если история умерла, значит – и я умер…

– А разве?.. Ведь ты… – он смешался, не смея высказать прямо.

– Не дождешься, – Марлен поддернул джинсы. – А кстати, если я умер, с кем это ты здесь разговариваешь?

Он решил не углубляться – оставить как есть.

– А эти? – обернулся к куче, предназначенной в растопку: если все авторы умерли, чего особенно стараться.

Марлен подошел к куче и пнул ногой:

– Не боись! Эти и захотят – не умрут: они и так нежить. – Вернулся к печке и, засунув внутрь кочергу – железный палец, пошевелил горячий пепел, будто мало было небесных, листающих страницы.

– Послушай, – ему хотелось утешить. – Может, когда-нибудь… Сгорят.

– На чудо надеешься? Угу. Это – по-нашему. Говорят, случаются, – Марлен кивнул стриженой головой. – Когда рак на горе свистнет. Или Бирнамский лес… Поднимется и пойдет на за́мок. Так что ликуй, мой друг Макбет…