Планета грибов

«Неужели вот эти заборы, участки, дачные домики, грядки, парники, укрытые рваной пленкой?.. У нас свои наслаждения. То, что для других – картина ада, для нас – нормальная жизнь. Весь этот бред со сперминами и горошинами, врагами и отравленными стрелами, секретарями парткомов и передовыми рабочими… Русские души, терзающие друг друга – под присмотром их создателя и отца. Который вечно висит на заднем плане – наш собственный Человек-дерево, губящий и соблазняющий души. Из земли торчат обрубки, но корни уходят в самую глубину. Будто не было ни Адама, ни Евы. Будто для нас – иной замысел: жизнь, берущая начало от Каина и Авеля – двух русских братьев: один – жертва, а другой…

С веранды доносится бульканье. Она бежит, срывает крышку: закипевшая вода бьет ключом.

«Все это в прошлом. Во всяком случае, я – ни при чем. Я русская, но разве я кого-нибудь терзала? Наоборот, если могла, всегда старалась помочь, – стягивая рубашку через голову, она идет в комнату. – Мои родители – тоже. Если отец кого и мучил – сам себя… Что еще? Да, полотенце».

Все-таки приятно походить нагишом. Сто лет себе не позволяла. Дома всегда кто-нибудь: Наташа, Василий Петрович – не очень-то разгуляешься. А потом… В Репине всюду зеркала. Уже не в том возрасте, чтобы радоваться, глядя на свое отражение.

Она роется в косметичке: дезодорант, шампунь, кондиционер… Спохватывается: мыло. Вечером ополаскивалась, оставила под краном. Придется сходить. Надо что-то накинуть… Она приоткрывает дверь: до крана рукой подать, всего несколько шагов.

«А вдруг кто-нибудь?.. Да кому здесь! Кот, и тот… – привстав на цыпочки, смотрит за калитку. – Смылся восвояси. – На всякий случай оглядывает окна, выходящие на ее сторону. Когда-то давно этот мальчик, сын соседей, за ней подсматривал. Будто что-то щекочет, соблазняет, подталкивает. – Смотрит – и пусть смотрит».

Она выходит на крыльцо: спускается спокойно и неторопливо. «Ничего! – хихикает про себя. – Не маленький. Небось, не ослепнет!»

Туда и обратно: на самом деле какая-то минута, но она чувствует легкость, будто помолодела на двадцать лет.

Ставит таз на табуретку, наливает: сперва кипяток, потом холодную. Еще одно земное наслаждение – горячая вода! —

* * *

Он карабкается по лестнице. Взойдя на чердак, выдыхает: «Уф!»

Пишущая машинка проглядела все глаза, дожидаясь своего друга и соратника по работе. «Сейчас, сейчас…» – на ходу приласкав каретку, он подходит к окну. Отсюда соседский двор не виден. Но, конечно, она там. Ее присутствие выдает машина, стоящая у калитки.

Впереди, за деревьями, мелькает что-то пестрое. По тропинке, держась за руки, идут мальчик и девочка. Девочка – в коротком платьице, открывающем стройные ножки. Совсем дети, обоим лет по четырнадцать. Мальчик останавливается у чурбака, оглядывает траву, будто что-то ищет. Девочка садится на корточки. «Неужели они?..» – он всматривается в лица детей, разбивших фарфоровую балеринку.

Девочка поднимает с земли осколок. Издалека он похож на кусочек мыла.

Острым краем царапает чурбак – по распилу, по годовым кольцам. Скорей всего, пишет свое имя. Протягивает осколок мальчику. Тот мотает головой. Девочка надувает губки. Еще одна попытка. Мальчик отворачивается. На его лице написано решительное «нет».

Он чувствует зависть: этот мальчик настоял на своем, не стал ничего подписывать. Вообще говоря, странно – дети любят оставлять имена. В своем роде животный инстинкт: подписать – значит пометить территорию. Дети – узурпаторы. В этом лесу мальчик – он. Ему хочется прогнать, крикнуть: «Это наша территория! Просто мы не догадались пометить…»

Из леса выбегает щенок, тычется в голые коленки. Девочка смеется, встает на ноги. Щенок устремляется вперед – уверенно, как охотничья собака, взявшая свежий след. Подбежав к яме, лает отрывисто и громко. Мальчик и девочка проходят мимо. Он ждет, когда они уйдут подальше от опасного места. Яма – местная нарака, ничего не стоит угодить…

Детские фигурки уменьшаются – их уже почти не видно. Щенок бежит за ними, теряясь в густой траве.

В детстве он тоже мечтал о собаке. Однажды нашел щенка: еще слепого, в коробке из-под обуви. Кто-то снес на помойку. До сих пор помнит это счастье, когда тащил домой: щенок, которого он спас от смерти, станет его верным другом. «Нет. Категорически – нет. С помойки, скорее всего блохастый». Сколько ни упрашивал, заставили снести обратно. В те времена еще не строили дачу, иначе он нашел бы аргумент: а вы? Разве вы сами не носите с помойки?

Он жмурится, на мгновение погружаясь во тьму – в мир слепого щенка.

На другой день специально ходил к помойным бакам. Щенок исчез вместе с коробкой. «Вот и хорошо, – мать варила обед, резала сырое мясо. – Значит, кто-то взял».

Почему он поверил и утешился? А что, если именно тогда?.. Не настоял на своем. Предал верного друга. С этого все и началось… «Господи, что?! – он ходит по душному чердаку. – Что может начаться с щенка!»

– Хватит! – В конце концов, он должен работать.