Планета из золота

Там было спокойно. Это была не Трисгида, на которой погибли шесть миссий, и это несмотря на то, что Трисгида скатилась до состояния века примерно пятнадцатого по меркам нашей родной планеты, и космическим кораблям ничего не угрожало. Проблемы начинались после посадки – от эпидемий неясного происхождения до местного населения, активно использовавшего против «завоевателей» любое подручное средство от камней до костров. От коллег я слышала о случаях каннибализма на Трисгиде и, как антрополог, верила.

На Эос не было правительства, она жила полу-анархией, подчиняясь временным или не очень лидерам разных масштабов, не было стран и границ, и в целом вместо сорока миллионов первых переселенцев сейчас с трудом можно было насчитать миллиона два. Некоторые ученые находили в этом плюс, потому что Эос при ее текущем развитии могла обеспечивать ресурсами свое мизерное население бесконечно долго.

«Изоляция». Непонятно, сами они этого захотели или от них предпочли держаться подальше: по закону ни одна планета, проводившая военные действия после Расселения, не могла стать действительным членом Галактического Содружества – только ассоциированным, и то не сразу.

У Эос давно вышли сроки в статусе члена-кандидата, но все заглохло. А теперь, подумала я, все будет зависеть от того, что найду я…

И от того, что нашли коллеги из таможни.

Если профессор умер своей смертью, если он скончался от отсутствия медицинской помощи или лекарств, или был неосторожен – в этом вины Эос нет. Если в его смерти присутствует криминал – все сложнее. Я не могла с уверенностью сказать, что и насколько сложнее, но подозревала, что случайно вляпалась в политику. Утешало меня то, что мое дело – экспертиза и рапорт. Я полицейский, но я и ученый, я работаю с фактами, с которыми не поспоришь, а дипломатия – не моя сильная сторона.

Кража артефактов. Я краем уха слушала инструкции по безопасности и не отрываясь смотрела на шкаф. Шольц и Монтенегро не зря тревожатся: с Эос вывезли какие-то там ископаемые ценности, и это значит, что в контрабанде замешан кто-то из тех, кто, как и они, как и я, работает на правительство. Такие люди были на Астре, такие люди были на Эос. Да я лезу к тигру в пасть, причем без оружия.

Мое дело – кости, напомнила я себе. Инструктаж закончился, в каюте погас свет, двигатели перешли во взлетный режим, меня мягко вдавило в кресло. Я порадовалась, что хотя бы кресла в каюте первого класса отличные, а чартерный рейс стартовал без задержек, и, словно в насмешку над моей наивной верой в лучшее, в ванной комнате сорвало кран.

Я выругалась – сквозь зубы, но громко и отчетливо. «Кассиопея» задрожала, как героиня любовного романа при встрече с суженым, и кряхтя отлепилась от взлетной площадки. Я, преодолевая перегрузки, дотянулась до пульта и вызвала бортпроводников. Вода умиротворенно поблескивала возле двери в ванную комнатку и завораживающе плескалась за перегородкой.

– Добрый день, это каюта два-А, у меня при старте сорвало что-то в ванной.

На том конце переговорного устройства повисло молчание. Я просто видела, как у бедняги робота плавятся платы: монитор показывал, что я сижу в кресле, а я сообщала, что нахожусь в ванной комнате. Надо было сформулировать так, чтобы робот понял – я к поломке никоим образом не причастна.

Что-то щелкнуло, и раздался человеческий голос.

– Добрый день, мэм, повторите, пожалуйста, что у вас случилось?

– Понятия не имею, – процедила я. – В ванной комнате что-то сорвало, вон, вода уже вытекает в каюту.

– Понял вас, мэм, я перекрываю воду, – быстро сказал бортпроводник, и плеск в ванной прекратился. Теперь платы начали плавиться у меня.

– Вы спятили? – заорала я и вскочила бы с кресла, но ремни держали надежно. – Вы меня оставили вообще без воды? Пришлите ремонтного робота!

На том конце опять замолчали, и чем дольше в переговорном устройстве висела тишина, чем яснее я понимала: три дня полета наслаждением точно не будут.

– Пока мы не выйдем на крейсерскую скорость, мы никого не можем прислать, мэм… и у нас нет ремонтного робота.

Три дня полета будут пыткой.

– «Космовионика» приносит вам свои извинения, и спасибо, что выбрали нас.

Бортпроводник отключился. Я почувствовала себя жертвой инквизиции. Привязанная к креслу, молодая, красивая, богатая и несчастная, обреченная на мучения в течение семидесяти двух часов. Почему инквизиции? Ни с чем иным эти издевательства сравнить было нельзя.

На полу каюты первого класса растеклась лужа, у меня не было воды ладно в душе – в санузле, и на борту не было ремонтного робота. Я откинулась на спинку кресла, воя про себя как раненная волчица и проклиная все на свете. Потом я вспомнила мудрые слова доктора Сэнд: «Айелет, милая, оставайтесь в лаборатории, поверьте, я вам желаю только добра!».

Стоило послушать моего начальника и научного руководителя.