— Нет, — не стал лезть в ловушку я, — просто я отметаю ваши обвинения в порядке их беспочвенности. И кроме того, неужели мой спутник похож на человека, который, замотав лицо тряпкой, станет тыкать пистолетом в живот несчастных обывателей? И в конце концов, — перешел я в наступление, — допросите пассажиров из вагона-ресторана, они докажут, что в момент нападения мы ехали без масок и после него их не одевали. Более того, они скажут, что мы с моим другом оказали сопротивление, не дав бандитам причинить вред несчастной девушке.
— Вы могли быть сообщниками, — не сдавался Корбан. Я его понимаю: в кои-то века поймали народосчастников и на тебе — обознались.
— Тогда почему мы напали на своих друзей, остановили поезд? От отсутствия необходимого риска?
Корбан еще раз опустил кулак на стол. Тот пискнул и как-то нехорошо покосился. Мы оба уставились на данную мебель. Стол постоял набекрень, скрипнул и принял прежнее положение. Мой собеседник перевел взгляд на меня, вспоминая, что ему надо от этого человека, но ничего сказать не успел. В комнату ворвался громила в полицейской фуражке, но почему-то без мундира.
— Господин прапорщик!! — заорал он, как будто увидел на улице пришедшую нам на выручку Армию Народного Счастья — С поезда сняли двух грабителей!! Какие-то дураки им в нос сигар насовали! И сбежали!
Корбан мрачно покосился на меня. Я отсутствующим взглядом обвел стены.
— Ведите тех сюда, — распорядился господин прапорщик, — а этих — в камеру. Утром разберемся, что это за птицы и какого лешего они носятся по ночам, убегая от грабителей, вместо того чтобы, как все порядочные граждане, отдать им деньги и ждать появления полиции.
… Ага, как Чуда Святого Пришествия.
Гратон продолжал сидеть в коридоре с лицом человека, понятия не имеющего где он находится и что вообще происходит. Можно было подумать, он пришел с инспекторской проверкой и ждет, когда ему предоставят отчеты за три года. Полицейским… как их там называют… «гончакам» тоже очевидно пришла в голову подобная ассоциация (хотя такого слова они конечно не знали). Они, с ошарашенными лицами, вежливо попросили Гратона встать и пройти с ними. Так мы и шли по коридору: впереди сенатор, с видом человека, делающего величайшее одолжение, за ним конвой, смотревшийся как почетная свита, за ними — я, пытающийся скопировать лицо Гратона, но смотрящийся, как мелкий жулик, пойманный на карманной краже, позади всех — мой персональный конвой.
Дверь камеры хлопнула, скрежетнул засов, лязгнул замок. Вот попали, так попали… а ведь наша экспедиция только-только началась. Что же дальше-то будет? Если будет это «дальше»…
Глава 6
В которой мы совершаем дерзкий побег и оказываемся у черта на рогах
— Ээ, вон ты и ты! На выход!
Вчера в суматохе у нас с сенатором как-то позабыли спросить наши имена. Господин Корбан очень торопился допросить еще одних народосчастников, надеюсь на этот раз настоящих…
Камера, в которую нас привели ночью, очень напоминала купе третьего класса по размерам и степени комфортности. Четыре лежачих места в два яруса, посередине — стол, в углу — бочонок, заменявший ночной горшок, а также с успехом заменивший химическое оружие некрупного радиуса поражения, если снять крышку, конечно. В камере проживало примерно 5062 обитателя: пять тысяч клопов, шестьдесят мышей и два человека. Сейчас в поле зрения находились только последние два, но присутствие остальных чувствовалось как присутствие золотаря в темной комнате.
Самые крупные обитатели сейчас недружелюбно смотрели на нас, что, в принципе, и стоило ожидать от людей, разбуженных в два ночи. Чувствовалось, что сие обиталище для них — дом родной. Оба были худые и жилистые как вяленые змеи. Развинченной походкой камерные жители приблизились к нам с Гратоном. Тот спокойно осматривал предоставленные апартаменты как будто собирался закатить скандал хозяину гостиницы за то, что в номере нет чистого белья. У меня настроение не было таким безоблачным: граждане выглядели решительно и недружелюбно, а я не был уверен, что в драке справлюсь с ними. От Гратона толку мало, сигары у него сейчас нет, а вот наши оппоненты явно припасли нечто острое под тряпьем, заменявшим им одежду.
— Хэй, ренуки! — заговорил самый синий из старожилов, под распахнутой рубашкой живого места не было от татуировок.
Обычно мне удается быстро установить контакт с представителями криминальных кругов. Просто сейчас я угодил в тюрягу слишком быстро и не успел натаскаться в здешнем «языке бродяг». Скверно. Знание языка — ключ к взаимопониманию. Как же мне драться-то неохота…
— Чего полите? — продолжил «синий». Второго я окрестил «желтый», по цвету лица. Кстати, здесь свет в камере гасят на ночь? — Вмерняк в шланке? По терянски чарите? Злонков вашите?
— Не чари крапно, Хлюнк, — вмешался в разговор «желтый», — шеришь, ренуки варкие. Или не ренуки? Дулники?
Судя по нагло прищуренным глазам последнее являлось оскорблением. «Синий» потянулся к моему пиджаку: