— В бумагах Петра я нашел еще одно стихотворение, которое мне очень понравилось, — сказал он дрогнувшим голосом, — и оно также вызвано его научными занятиями. Мне хочется прочесть его вам. По-моему, у Петра, несомненно, были крупные поэтические способности. На этот раз он вдохновился относительностью понятий времени и пространства. Свет, который от иных светил доходит до нашего глаза в десятки, сотни и тысячи лет, напоминает ему, что в каждый данный момент мы видим не объективно существующую картину вселенной, а то, что существовало десять, сто, тысячи, миллионы лет назад, — в зависимости от расстояния, и к тому же видим одновременно столь различные эпохи. Неизмеримые пространства вселенной вмещаются в нашем крошечном органе зрения. Это, действительно, величественный образ. Но в стихах Петра он выражен куда лучше, чем в моих запутанных словах. Вот эти стихи.
При глубоком молчании Семен, взяв исписанный круглым крупным почерком Петра лист, прочел:
За время «университетских» занятий все члены коммуны приобрели некоторые познания по астрономии, какими мог поделиться с товарищами Семен, а прежде Петр, и какие также можно было извлечь из имевшихся в ракетной библиотеке немногих книг по астрономии. Необычное местожительство наших путешественников, естественно, заставляло их интересоваться вопросами астрономии и мироведения больше, чем на Земле. Вот почему тема прочитанного стихотворения оказалась понятной и близкой слушателям. Оно глубоко взволновало их. Послышались голоса одобрения покойному поэту.
Эта суббота по расписанию предназначалась для занятий английским языком. Но, под влиянием прочитанного стихотворения, ее провели в беседе на космические темы, задетые в стихах. Семену пришлось, из-за некоторых заданных ему вопросов, освежить в памяти товарищей размеры видимой вселенной, и в частности — Млечного Пути и солнечной системы. Вспомнили скорость света и пожалели, что в распоряжении человечества нет аппарата, который двигался бы с такой быстротой. Только тогда можно было бы говорить о полетах за пределы солнечной системы.
— А пока, — заметил Семен, — хоть бы нам на Землю попасть!
— Скромное «хоть», — улыбнулась Тамара.
Но теперь они уже были на пути к достижению этой цели. Запас водорода в неуклюжих самодельных баллонах медленно, но неуклонно рос. Тяжелый труд последнего времени давал ощутительные результаты.
Со вторым кимовским годом коммуна приближалась к пятилетию своей жизни на малой планете. Но теперь эта жизнь имела ясно-выраженную и казавшуюся достижимой цель. Со свойственной ей быстротой и находчивостью Нюра формулировала эту цель. Пародируя интонацию митингового оратора, заканчивающего с трибуны свою речь, она воскликнула:
— Наш лозунг — «Все для ракеты».
— Все для ракеты! — откликнулось несколько голосов, как театральный хор.
— Вот именно, — обрадовался Семен. — Ни на одну минуту не будем забывать этого лозунга.
— Пусть он направляет всю нашу жизнь и работу. Другой цели здесь у нас не может быть. Все — для ракеты, для газов, которыми ее можно зарядить. Если мы будем настойчивы, мы вернемся на Землю.
II. Детский сад
Легко сказать — «все для ракеты»!
Легко, вообще, давать формулы для движения жизни, размечая ее наперед. А вот подогнать жизнь к этим формулам в точности — дело совсем иное и очень трудное.
«Все для ракеты»? Это было бы идеально. А здесь подрастает детвора, буйная молодая жизнь. Она наполняет алюминиевый дом топотом маленьких ног и звонкими голосами, она требует внимания и забот. Какие бы ни были важные дела — их приходится прерывать, ими приходится манкировать, так как возня с малышами — тоже дело, которого отложить никак нельзя: они живо напомнят о себе.
Но если их отцы и матери будут возиться с ними, то работа по добыванию газов сильно пострадает.
И, чтобы вернее осуществлялся лозунг «Все для ракеты», Нюра решила взять на себя заботу о детях — сосредоточиться на их воспитании, освободив от него других родителей.
На первых порах ей пришлось заняться Кимом и Майей. Двое других были еще совсем малы и не порвали еще тесной физиологической связи с матерями.