Планета-мечта

— Ну, что, Кристина? — сказал Михаил Александрович тем особенным, ласково-поощрительным тоном, которым обычно говорил со мной; таким тоном часто говорят пожилые профессора со способными и привлекательными студентками, и те, чувствуя, так и льнут к своим профессорам. И я, чувствуя, что нравлюсь Каверину, слегка кокетничала с ним, как студенточка с пожилым профессором. В сущности, такие отношения, никого не задевая всерьез, являются одним из очарований классического образования. И это не цинизм, я, правда, так думаю, и любая женщина, припомнив свои студенческие года, согласится со мной. Есть что-то совершенно особенно в том внимании, которое оказывает тебе пожилой и умный, с научными степенями человек, от которого, ты, к тому же зависишь, и который тебя обучает, с которым ты, быть может, разрабатываешь какую-то научную проблему….

— А вы?.. что думаете? — откликнулась я живо.

— Интересный человек этот хранитель, — сказал Михаил Александрович, — Энтузиаст.

— Они все такие.

— Н-да…. А вы хотите послушать новое сказание, Кристина? Хоть вы им скажите, а то меня ведь Эмма не слушает. Она уговорит-таки Стэнли на «Марию». Она, знаете ли, ее собирает, разные варианты, а вариантов этих немереное количество. В каждой деревне свое исполнение.

— "Марию из Серых гор"?

— Да. Печальная история, правда? В сущности, мне всегда было интересно, почему они похищают девушек. Я слышал даже, что среди воронов совсем нет женщин.

— Да, так говорят, — сказала я тупо. Обсуждать воронов, даже с Кавериным, в первый момент мне показалось невозможным. Иногда даже думать странно о том, как в жизни все просто: они были, и их — нет.

— …и интересно еще, почему таких молоденьких или совсем даже детей. Зачем ворону дите пяти лет?

— Ну, это я вам скажу, — усмехнулась я вдруг, — это я вам объясню, — говорила я, с неожиданной ясностью вспомнив мою Элизу, ее печальные глаза и полный тоски голос, когда она говорила про Альверден, про свой Альверден. Почти все, что я знаю о воронах, рассказала мне она — вечерами, укладывая меня спать, и я слушала, как сказки, эти безумные, странные, пронизанные нечеловеческим колдовством истории.

— Это я вам объясню, — сказала я, — Это просто. Что будет, если украсть взрослую девушку? Она уже привыкла к определенной жизни и мышление ее уже устоялось, все понятия о жизни. И тосковать она будет. А ребенка можно переучить. А ребенок будет считать своим домом Серые горы. Да и воспитать себе жену — в этом есть своя мудрость. В мудрости воронам не откажешь, их представления о жизни на наш, человеческий взгляд, странные, но на проверку, пожалуй, более мудрые и верные…. Хотя и взрослых похищают конечно. Похищали, — прибавила я, вспомнив, о ком говорю.

— Жалко их, конечно. И Альверден…. Ах, какой красивый был город! Опять же, университеты. Но, знаете, Кристина, я, например, не замечал никакой неприязни. Ведь это уже не первая колонизация планеты, да и колонизацией-то это не назовешь, нас здесь так мало и больше, пожалуй, не будет. Ведь это же настоящее космическое захолустье.

Тихо я пересказала ему свою версию случившегося. Михаил Александрович покрутил головой.

— Что ж, это не так уж и глупо. И вороны! Очень может быть, что вы правы, Кристина. Каких только версий мы не строили! Но этот тонкий момент о продолжительности жизни воронов…. Никому и в голову не пришло, что они могли задумать это еще тогда, никто и не подумал, что у них совсем иная психология, ведь для них прошедшие годы — это так…. Конечно же. Но какая интрига! Как они терпели нас все эти годы, делали приветливое лицо! Кстати, я могу сказать вам кое-что, что подкрепит вашу версию. До последнего времени здесь было не меньше десяти звездолетов, ну, и персонала соответственно. А сейчас такой момент.

— Да, — сказала я, — да.

— Что-то вы погрустнели, Кристина. Я вот иногда думаю, каким же могуществом должна обладать раса, способная к космическим перелетам, так сказать, вживую.

— А вы в это верите? — живо спросила я.

— Верю — не верю. Я, Кристина, фольклорист, так что я уж и сам не могу сказать, во что я верю, а во что нет. Мышление у меня такое, испорченное мифологией. Я, может, и не верю, да только принужден брать в расчет, и потому часто не могу отличить, что действительно реально, в реальности чего я убежден, а что нереально. Понимаете?

— Н-не совсем, — сказала я, несколько ошарашенная.

— Так я объясню. Видите ли, кроме того, что я собираю фольклор, я ведь анализирую, выявляю, так сказать, систему, ищу связи, сопоставляю с мифологическими системами других планет. Понимаете? Я привык оперировать мифологическими понятиями не со ссылкой на их недостоверность, а с полным признанием их реальности. Я так привык, у меня такая работа, а ведь вера или неверие суть принятие и непринятие.

Я улыбнулась. Небо сплошь уже было белесым, в серину, хотя десять минут назад ярко светило солнце. Только слева открывалось размытое окно голубоватого бледного оттенка, и по нему веером расходились полосы перистых облаков. Воздух был теплым, но ветерок поостыл и задувал по-осеннему, холодными порывами.