Планета обезьян. Война

Испуганный орангутанг наблюдал за сценой из-за края главных ворот лагеря. Он, Ракета и Плохая Обезьяна прятались в тенях у основания стены, незаметно прокравшись туда из-за кучи скальных обломков, тянувшихся с края заснеженной равнины. Смешанные чувства терзали Мориса, когда он наблюдал за девочкой, пришедшей на помощь Цезарю. Он гордился ее храбростью и состраданием, и был глубоко тронут развернувшейся перед ним картиной, и в то же время ужасно беспокоился за ее безопасность. Она пересекла тюремный двор, направляясь к другим обезьянам, кажется, совершенно забыв об опасности, которой подвергалась. Оставив Морису беспокоиться за нее.

«Если охранники ее заметят…»

25

С растущим беспокойством Цезарь смотрел на то, как девочка общалась с другими обезьянами, запертыми в загонах. Она стояла к нему спиной, и он не видел, чем она обменивалась с пленниками, но чем дольше она стояла у загона, тем выше был риск того, что ее поймают и накажут за проникновение в лагерь. Он беспокойно смотрел на стоявших на стене охранников – солдаты все еще не догадывались о ее присутствии, – но Цезарь понимал, что она искушает судьбу, оставаясь на виду. Ее могли заметить в любую минуту.

А потом?..

Девочка точно не дождется пощады от Полковника, как только он поймет, что она заражена. Этот человек убил собственного сына и приказал солдатам убить свои семьи. Он ни на мгновение не задумается, убить ли ему девочку как больное животное или нет, что, как теперь догадался Цезарь, могло объяснить, почему оборванный дезертир прятался на заброшенной устричной ферме вместе с ней. Был ли он бывший солдат, прятавший немую девочку от Полковника и его вояк? «Наверное», – подумал Цезарь.

Он почувствовал укор сожаления за то, что убил этого человека.

«Да у меня и не было другого выхода».

Ему показалось, что прошла целая вечность, когда девочка наконец повернулась от загона и пошла обратно к Цезарю, осторожно неся что-то в своих маленьких руках. Цезарь прищурился, глядя на приближавшегося ребенка, пытаясь рассмотреть, что она несет. Озадаченный, он посмотрел мимо нее на других обезьян, которые выжидательно смотрели на него – по причинам, которые Цезарь пока не мог понять.

Он уже собрался спросить их знаками, когда девочка подошла к его клетке. Она осторожно наклонилась вперед, как будто пытаясь высыпать содержимое ее ладоней сквозь прутья. Удивившись, Цезарь подвинулся вперед, чтобы поймать то, что она ему протягивала, и длинный ручеек зерна потек в его подставленные ладони.

«Еда!»

Удивленный и полный благодарности, Цезарь посмотрел на девочку, потом снова на обезьян, которые ободряюще кивали ему. Он понял, что обезьяны тайно сохранили немного овса, возможно, чтобы протянуть на нем еще немного, если их больше не будут кормить, и теперь пользовались возможностью разделить с ним их скромные запасы, используя девочку в качестве посредника. Самец гориллы в загоне поднял вверх лапы и прижал кулаки друг к другу.

«Вместе обезьяны – сила», – сказал он этим жестом.

Волна эмоций, заглушившая даже голод, обрушилась на Цезаря, пока он торопливо запихивал в рот пищу. Гордость наполнила его сердце, когда другие обезьяны, одна за другой, тоже подняли вверх свои кулаки, объединившись в едином порыве. Улыбка раздвинула губы Цезаря в первый раз за очень долгое время. Это была пища для духа, а не просто для тела. Он чувствовал, как силы возвращаются к нему.

Он никогда не был так горд тем, что он – обезьяна.

Девочка с интересом смотрела на эту картину. Ее плоский безволосый лоб сморщился от напряжения, а взгляд перемещался с Цезаря на непокорных обезьян. Потом она неуверенно подняла вверх два крошечных кулачка и прижала их друг к другу. А потом улыбнулась во весь рот – ей очень понравилось, что она смогла обменяться знаками с другими.

«Вместе обезьяны – сила».

Цезарь не поправлял ее. Она рисковала жизнью, чтобы облегчить его страдания, рискуя попасться на глаза Полковнику и его людям. Она заслужила право считать себя обезьяной.

Даже если она никогда не сможет произнести ни слова.

* * *

«Вместе обезьяны – сила» – жестами показывала девочка, удивляя Мориса, который вместе с Ракетой и Плохой Обезьяной наблюдал за ней из укрытия. Глубоко тронутый мучительной сценой, разыгравшейся на тюремном дворе, он не мог понять, чем ему больше гордиться – стойкостью обезьян перед лицом превратностей судьбы или верностью человеческой девочки вновь обретенному племени. Орангутанги-самцы, следуя инстинкту, не играют заметной роли в выращивании потомства, но Морис не мог быть больше тронут поведением девочки, даже если бы она была его собственным ребенком. И он принял решение продолжать учить ее изо всех сил.

Если, конечно, они доживут до захода солнца.