Планета отложенной смерти (сборник)

Шатаясь, он пошел прочь от пожарища. Теперь, впервые за все время ужаса «Холокаста», ему стало еще страшнее. Он и прежде испытывал это чувство, но то был привычный страх, воспринимаемый как норма, служащий предупреждением об опасности, но никак не предсказанием скорой смерти. Уж с тем-то страхом Аугусто научился справляться еще в юном возрасте. Может быть, благодаря ему он все время был начеку и стал тем, кем стал. Всемогущим и, как казалось до недавнего времени, неуязвимым. А теперь выяснилось, что существует и самая высокая стадия страха — парализующая.

Но ничего! Ничего!

— Почему ты не остановил меня, когда я расстреливал гексхузе? — спросил он у невидимого собеседника, пытаясь привыкнуть к такому идиотскому положению. Дорожка, по которой он возвращался, с подозрительной скоростью зарастала. — Ведь тебе попало бы, если бы я погиб от взрыва.

— Но ты же не погиб, дорогой Аугусто.

Это обращение «дорогой Аугусто» просто выводило его из себя.

— Это так, — рассудительно возразил он, — однако, если я правильно понимаю, я выжил случайно, а случайностей Федер не любит. Ты не боишься, что при следующем сеансе связи с тобой — или как вы там с ним сноситесь — он выскажет тебе все, что думает о твоей пригодности, а то и сделает неприятные для тебя выводы?

Вопрос был задан неправильно. Аугусто понял это еще в тот момент, когда задавал его. Он позволял интеллектору ответить безынформационно, что тот не преминул сделать.

— Не боюсь, — ответил голос, никаких эмоций в ответ не вкладывая.

Но даже отсутствие эмоций чуткому уху Аугусто кое-что сумело сказать. Интеллектор опасается вопроса, подумал он. Он, наверное, должен сейчас радоваться тому, что избежал возможной ловушки. Он должен сейчас чуть-чуть расслабиться.

— Он что, дал тебе полную свободу в разговорах со мной? Он разве не следит за тобой?

— Ему все известно. Он будет вполне доволен, — ответил интеллектор. — Напрасно ты пытаешься подловить меня.

— Извини, — сказал Аугусто, радостно про себя улыбаясь.

Это окончательно доказывало, что интеллектор не только не имеет связи с кораблем Федора, что было бы попросту невозможно, но даже и о гибели его не осведомлен. Это значило, что «стрекоз» у интеллектора было совсем немного и они не отслеживали то, что происходит в лагере у мамутов. Это было странно, нелогично, однако только так можно было понять ответ интеллектора — тот просто не знал о гибели Федера и его команды.

Надежда на то, что Федер чего-то не учел, что возможность вырваться из его лап существует, не теплилась, а потихоньку разгоралась.

Открытие это окрылило Аугусто и чуть не стоило ему жизни. Он шел, опустив голову, глубоко задумавшись.

— Смотри! — вдруг крикнул голос интеллектора.

Человек десять мамутов явно поджидали Аугусто на изгибе дорожки. Трое из них уже не могли ходить, но твердо держали в руках скварки, нацеленные прямо на него. Остальные держались на ногах, хотя и не очень твердо. Намерения всех были совершенно очевидны.

Почему эти мамуты вдруг решили уничтожить своего босса, не было времени выяснять. Аугусто выдернул скварк и не раздумывая начал стрельбу. Мамуты, похоже, даже не успели его увидеть, и через мгновение вспыхнули, как вспыхнул чуть раньше дом куаферов. Аугусто забыл перевести свой скварк в менее мощный режим стрельбы. Опасаясь волны горячего воздуха, он помчался по тропинке назад. Ничего страшного, однако, не произошло.

— Можно идти дальше, — сказал интеллектор, и Аугусто остановился.

— А что, — сказал вдруг невидимка очень мирным тоном, словно они с Аугусто сидели за чашкой кофе. — Это даже милосердно. Их следовало убить, чтобы прекратить их невыносимые муки.

— Шел бы ты! — вдруг взъярился Аугусто. — Какое мне дело до их невыносимых мук, когда свои предстоят. Нечего издеваться, делай то, что тебе приказано, но… нечего издеваться!

Аугусто даже удивился собственной вспышке, хотя в принципе она была вполне понятна. Он чуть раньше и сам подумал, что расстрел для этих калек есть акт милосердия. Однако согласиться с интеллектором Федера он не мог из боязни уронить свое достоинство в его несуществующих глазах.

— Прости, дорогой Аугусто, я и не подозревал, что мои слова будут восприняты тобой как издевательство. Я, можно сказать, от всей души…

— Которой у тебя нет!

— Которой нет и у тебя — в моем понимании. Но если говорить об акте милосердия… Знаешь, дорогой Аугусто, я часто думал над этим термином — милосердие. Он, конечно, относится к числу так вами, людьми, свято чтимых, да и нами тоже, интеллекторами, уважаемых, этих самых плохо определимых терминов. Однако он понятнее, чем какая-то там несуществующая душа, точнее, существующая, но только в терминологическом смысле…

«Опять его понесло! — тоскливо подумал Аугусто. — «В терминологическом смысле»! А еще говорят, что они умнее нас. Просто идиоты, вот они кто!»