Планета отложенной смерти

Общая черта «крутых» повестей Покровского: скафы и куаферы — профессионалы в высшем смысле этого слова (всячески подчёркнут именно их высокий профессионализм, энтузиазм, всепоглощающий, изматывающий тело и душу труд, недоступные простым обывателям навыки тренированного человека, без которых — верная смерть в той среде, где им приходится работать), с чётким внутренним кодексом, исполняющие в сущности грязное, но абсолютно необходимое дело. И при этом если не все, то лучшие из скафов и куаферов перманентно находятся в состоянии не менее жёсткого внутреннего психологическогоконфликта, трагического разрыва с общечеловеческой моралью, исповедуют сложную смесь из цинизма и стоичества. Сосредоточенность на этом конфликте, собственно, и отличает Покровского от иных творцов «крутизны». Одни (скафы) уничтожают абсолютно неизлечимых, но в то же время ни в чём не повинных заражённых индивидуумов, другие (куаферы) воюют с биосферой планет, уничтожая и калеча всё живое с тем, чтобы освободить место для переселенцев из числа разросшегося человечества («Их очень греет мысль о том, что они спасают человечество. Чёртовы идиоты.»)

«Дожди на Ямайке» к тому же, как бы увеличивая число вставленных одна в другую матрёшек, отягощены ещё одним внешним конфликтом: заказчиком нового «пробора» оказывается крупный «мафиози», намеренный по завершению контракта просто ликвидировать всю команду «куаферов» во главе с их шефом — Федером. Конечно же, Федер нашёл способ отомстить врагу, пользуясь всё теми же своими профессиональными навыками. Интеллект, так сказать, празднует победу над грубой силой, воплощённой в тупых прислужниках ненавистного Аугусто — мамутах. Но месть эта столь жестока и неприглядна, что необратимо ломает психику победителей.

Покровский — мастер антуража, обычаи и нравы куаферства столь подробны и выразительны, что впору писать социологические трактаты на эту тему, приключения, так сказать, идей, апофеоз изобретательности автора. Героев своих он не идеализирует, но и не может скрыть этакого подспудного восхищения.

Но вот уже сменилась эпоха, и Владимир Покровский, кажется, отстал от неё, как бы и не заметил, что фантастика становится всё более и более литературоцентричной. Всё то, что он пишет, любопытно, конечно, и читается с интересом, даже порой с восхищением, но мне лично, как и в «Парикмахерских ребятах», остро не хватает конкретных живых людей, их ощущений, переживаний. Всё-таки из-под пера автора вышла, скорее, некая фантастическая хроника, а не роман в обычном смысле этого слова.

Можно понять и «АСТ», поосторожничавший-таки с тиражом: неплохая книга, но всё-таки из другой она эпохи, из другой.