Планета райского блаженства

– Знаю. – Доктор Бен неловко попытался спрятать смущение в клубе дыма. – Придется выбирать, Сэм. Можно отправить тебя в сиротский приют. Но если честно, следить за твоим здоровьем и здоровьем окружающих проще здесь, в клинике. А еще надо подумать о твоем будущем… и о будущем человечества. Если постоянно модифицировать твои гены, укрепляя их иммунность к СПИДу, можно достичь исключительных результатов.

– То есть вы хотите, чтобы я тра… оплодотворил каждую девку, до которой дотянусь?

– Прошу тебя обойтись без вульгарщины. Существуют ведь и… научные способы расширить и обезопасить генный пул. Но это дело будущего. В твоих генах ключ к спасению мира!

Сэм осознал важность этих слов, но его ответ прозвучал очень холодно:

– Угу. Теперь понятно. Эксперимент, благодаря которому я выжил, слишком важен, чтобы про него забыть и не сделать никаких выводов. Этот врач, что помрет в тюрьме, совершил великое открытие, хоть и воспользовался опасными методами. Конечно, вы попытаетесь извлечь из ситуации всю выгоду, а коли не выйдет, поголовно стерилизуете население Соболь-Крика. Это очевидно. Нас всех рассадят по банкам, как тех уродцев, да?

– Сэм, ну что ты несешь? Это просто образцы плодов, умерших еще в утробе…

– Как бы не так! А тот младенец, которого показали матери?

– Твой приятель Брейкридж наврал с три короба. Не было ни демонстрации уродца, ни потрясенных чувств несчастной роженицы. Мы не экспериментируем с деформированными детьми, мы стараемся предотвратить их рождение. И не ребенок это был, если на то пошло, а набор нежизнеспособных клеток. Яйцеклетку мы взяли у женщины, погибшей в автокатастрофе, сперматозоид – в банке спермы. Тому плоду на момент смерти исполнилось всего-то несколько недель. Нам был нужен эксперимент с человеческими клетками, для предотвращения деформаций в ходе естественных родов. У конгресса и врачебного сообщества есть строгие законы и правила на этот счет, да и нельзя обойтись без законов и правил там, где медицина соприкасается с моралью. Тот доктор, который экспериментировал с твоими генами, поступил аморально, он подверг опасности все человечество, чтобы потешить свое эго. Аморален и Брейкридж – ни бельмеса в науке не смыслит, о последствиях своих поступков совершенно не задумывается, но встает на пути прогресса и мешает нам покончить со смертельными болезнями.

Сэм вдруг обнаружил, что в голове у него царит сущий сумбур. Привычный мир в один миг изменился, и это уже необратимо.

– Но… что теперь будет со мной? Как вам представляется мое будущее? За свою способность к деторождению мне можно не беспокоиться? Я теперь бык-производитель в мировом масштабе? Давайте расскажите про мое будущее, раз уж прошлое у меня отняли.

Доктор Бен крепко сплел пальцы перед грудью и печально опустил глаза.

– Это тебе решать. Но мы, я считаю, действовали правильно, насколько позволяли обстоятельства. У тебя было детство, семья, друзья. Сейчас очевидно, что ты всего этого лишился. Вряд ли в Соболь-Крике тебя встретят с распростертыми объятиями, тем более что Брейкриджа и его подручных ждет суд. Боюсь, детство кончилось, Сэм. Но здесь тебе всегда рады, не сомневайся…

– Мне? Подопытному животному? Поставщику иммунной к СПИДу спермы?

Доктор Бен поднял взгляд, полный искренней грусти, и отрицательно покачал головой. Другого ответа не последовало. Прошлого не изменить, будущего не предугадать. Сэм еще немного подождал, понял, что разговор окончен, встал и вышел.

Дверь громко хлопнула за его спиной, отрезая дорогу назад.

Последний поезд Перевод Елены Михайлик

– Слушай, у меня был тот еще денек, а до него та еще ночка. Что посоветуешь: двойной виски или лучше тройной?

– Тройной, конечно. – Я подал знак бармену. Джордж Уолси обычно был преисполнен американского энтузиазма, но уж если погружался в уныние, то добирался до самого дна. – Что дрожишь так, лишку хватил вчера? Или напитки были слишком холодные?

– Ни то ни другое. Расскажу – не поверишь.

– Сомневаешься в моей безграничной доверчивости?

– Да с чего бы? Просто эта история из тех, над которыми всегда смеются.

– Мне тоже смеяться?

– Еще чего! Но ведь это не просто серьезно, это страшно до смерти – хотя такое слово, пожалуй, лучше не употреблять. Я про смерть.

Джордж жадно отхлебнул виски, будто стремился опьянеть, а не удовольствие получить, и мне стало интересно, что же могло его так растревожить. У него светлая голова на широких и сильных плечах. Уж и не упомню, сколько лет он проработал на правительство, в скольких диковинных уголках мира побывал, выполняя разные щекотливые поручения. Вот уж кого невозможно представить охваченным паникой – но сейчас он сидит передо мной, белый как мел, и самым возмутительным образом переводит отменный «Гленливет».

– Так расскажи, – попросил я. – Похоже, дело и впрямь серьезное, и смеяться вовсе не хочется. У меня есть сигара, есть выпивка, и я весь внимание.

Джордж хрустнул пальцами и уставился в свой стакан.